Эм, ну вы же все равно не поверите, если я скажу, что они волшебные?..
Итак. Начнем, как принято, с банального. В конце концов, банальности иногда работают. Главное, не потерять за ними искренность.
Дорогая Никки, поздравляю тебя с днем рождения. Знаешь, это действительно очень важная дата.Да, не смейся только. Даже для меня, но для тебя и твоих родных (тех, кого ты считаешь своей родней и своими друзьями, конечно, а не тех, что с ярлыками) - особенно.
Что пожелать? Для начала, прежде всего, то, без чего просто нельзя - будь всегда здоровой, и физически, и морально. Пусть тебя обходят болезни, и ничто не царапает душу. Пусть тебе везде будет комфортно. Второе - продолжать творить, что бы ни случалось(и будь милосердна к собственным героям!). Третье... а пожелай себе сама третье. За мой счет. 
Знаешь, как-то за последний год мы стали меньше общаться. Я не знаю, что тому виной, моя глупость, внезапно ставшими разными интересы или обстоятельства. Но все равно, несмотря на то, что мы стали меньше переписываться, это не значит, что мы с тобой поссорились или еще что. Ты все равно важный для меня человек. Давай не будем совсем друг друга терять, хорошо?
Итак. Кажется, на ДР нужно дарить подарки. Я попыталась последовать этой славной традиции. И сознательная просьба - не убивай меня потом мучительно и долго. Я честно пыталась (правда, что не отменяет факта, что это может показаться полным безграмотным бредом, издевательством и прочим непотребством, а меня где-то под конец немного упороло, и вообще я не имела на это право).
читать дальше
- Ева Анатольевна, Ева Анатольевна! – Юля стремительно вбежала в залу, чуть не поскользнувшись и не упав на начищенный до блеска пол. Ева тяжело вздохнула. Если Юля начинала верещать и волноваться – значит, все действительно горит.
- Что еще?
- Ева Анатольевна, у нас в главной галерее отключился свет, электрики ничего не хотят делать, Сильвестр Аркадьевич звонил, сказал, что он стоит в пробке, Говорилов истерит, Арта в депрессии…
- Давай ты не будешь им уподобляться, хорошо? – с нажимом произнесла Ева. – Давай, сначала я пойду к электрикам, а ты пока здесь проследи, чтобы все картины висели не вверх тормашками. Николай, я тебя оставлю.
Николай апатично пожал плечами, отчего Ева даже позавидовала его абсолютному спокойствию. Юля кивнула и проворно прошмыгнула дальше по коридору. Сама же Ева поспешила разобраться с электричеством.
Все должно пройти идеально. Выставка не может провалиться.
Просто потому, что Ева этого не допустит.
Потратив минут сорок на спор с электриками, Ева все же добилась, что свет починили. И почему, чтобы дело пошло, обязательно надо спорить и что-то доказывать? Ева, продолжая думать в крайне мизантропическом ключе, направилась вниз по лестнице. На подоконнике одного из окон сидела Арта, или, как её звали по паспорту, Александра, и бессмысленно пялилась в стену.
- Арта, беги в галерею, с минуту на минуту начнется официальная часть, - бросила на ходу Ева. И убежала бы дальше, если бы не услышала голос девушки:
- Я бездарность, я точно завалю сессию, меня выгонят, я бездарная ду-ура…
Ева глубоко вздохнула и с шумом выдохнула. Посмотрела многозначительно на Арту, которая с вселенской тоской продолжала глядеть на стену, посмотрела и рывком подняла её с подоконника. Арта ойкнула и ошалело уставилась на Еву.
- Будь так добра, отыщи какую-нибудь другую мантру в учебнике по самооценке. А сейчас соберись. Кто-то же должен стоять у твоих картин. А то у кого будут спрашивать журналисты о тайных смыслах и истории создания?
Арта уныло опустила плечи:
- Ева Анатольевна, мои картина... они… ничто…
- О как, то есть, черная дыра? – заметив лицо Арты, Ева поменяла тон (удалось ей это с трудом). – Арта, давай без своих загонов.
- Ну кто я? – артистично махнув рукой, горько заявила Арта. – Там же… Говорилов… Он звезда… А я жалкая студенточка, с какого-то перепуга возомнившая себя художницей...
Ева сцепила пальцы и в очередной раз тяжело вздохнула.
- И вообще отец прав, - теперь уже без артистизма хлюпнула Арта. – Это пустая трата времени, даже мартышка лучше меня рисует…
Ева закатила глаза. Арта была хорошей девушкой, из-за чего изрядно сама страдала и наступала на все те же родимые грабли. Приятная в общении и, как ни странно, действительно талантливая художница, но иногда (когда она уже не могла их скрыть) наружу выползали дичайшие комплексы и загоны, из-за чего её куратору Сильвестру Аркадьевичу каждый раз приходилось её успокаивать. Но все это никуда не уходило. Да и некуда.
- Арта, без истерик. Черта с два! Ты хочешь сказать, что ты рисуешь хуже Говорилова?!
- Но это факт…
- Абсолютно не проверенный. Вот лет так через пятьдесят посмотрим, что будет. Как профессиональный оценщик могу сказать. Так что прекрати топить себя. Арта, - немного нотаций, что ли, добавить? – зачем ты лезешь в это болото? И пошли мнение своего отца к чертям собачьим, - Ева доброжелательно положила ладонь Арте на плечо. - Поверь, я имею право сказать, что часть проблем сидит в твоей очаровательной головке. Другая часть решается еще проще. Так что давай.
- Нет. Я бездарность.
- Давай, имена, явки, критерии. Кто тебе это сказал, когда, и по каким критериям тебя раскритиковали.
- Но… Пропорции кривые… Сюжеты избиты… Это… ерунда…
- О! Однако, Сильвестр Аркадьевич тогда явно слеп, раз пропустил подобное на выставку! - Ева взмахнула рукой, точно отмахиваясь от чего-то несущественного. – Арта, это твоя первая выставка. Я могу понять, отчего ты дрожишь, - Арта смущенно спрятала руки в куртке. – Так давай посмотрим, что будет. Я думаю, все будет нормально. Если, конечно, у нас опять не выключат электричество.
Арта попыталась улыбнуться. А затем произнесла тихо:
- А вам… вам нравятся мои работы?
У Евы дернулся уголок рта. И прямо перед глазами пронеслись цветные пятна, которые перемешивались, расплывались и застывали на невидимом холсте. Серебро, бирюза, лазурь, зелень. Её палитра.
И Арта именно этими цветами рисовала мифический мир, которого нет нигде, кроме её души - самого обширного хранилища. Арта не любили рисовать обычный мир, мир урбанистический, зарывшийся в пыль асфальта и задыхающийся из-за сожженного в воздухе кислорода, мир, яркий только из-за лихорадочно мигающих витрин. Арта не любила этот мир, хоть и нарисовала пару картин на тему «исторический пейзаж Москвы». Другое внутри нее требовало изображения. Мир, где существует магия. Где есть чудеса.
А там поет пряха-судьба, крутящая со смехом серебряное колесо Фортуны. И мудрец-богослов, что отчаянно торопится дочитать до конца список, пока он не сгорел до конца. Лекарь, боящийся, что его застанут за приготовлением яда. Образы странные, дикие, иррациональные, подчас пугающие Сильвестра. Он все надеялся, что это блажь, что это просто «мода», что Арта возьмется за ум и будет рисовать портреты, обычные классические пейзажи, что-нибудь по истории.
А Еве все равно, что на картине.
Для нее имело только одно значение – может ли она, спрятавшись за условной дверью и глянув в выдуманную замочную скважину, украдкой увидеть хоть немного души художника.
Даже в простой узор можно вложить всего себя. А подчас и в многокилометровом полотне, где нарисованы сотни людей, нет ничего, кроме желания автора показать, что он и так умеет. Ева знала, что на цену качество души никак не влияло. Цена красок, качество исполнения, возраст картины, рейтинг художника и его известность – вот что формировало цену. Ева это знала – её профессиональный долг. Но хоть так, для себя, ради своих капризов, своей прихоти – она полагалась исключительно на интуицию.
- Да. Скорее да. Особенно «Беглянка».
Арта улыбалась уже смелее, отразив с опозданием первую атаку депрессии. Ева ухмыльнулась.
- А теперь живей, уже сейчас все начнется, - и она буквально развернула Арту и подтолкнула её вперед. Та, непроизвольно хихикнув, шустро побежала вниз. Ева тяжело вздохнула, собралась с духом и степенно зашагала по лестнице.
Через пять минут все начнется. Улыбки, разговоры, обсуждения искусства. Шепот студентов-художников, которые куда с большим интересом смотрят на публику, чем она – на них. Презрительно-истеричные нотки Говорилова, которые будет опять нести чушь про то, что эти «любители» портят своими «мазюками» его «Имейжинариум», как он гордо называл свои выставленные картины. Впрочем, даже он уже понял, что с Евой Анатольевной лучше не спорить, ей лучше не мешать и при ней лучше не ныть (а некоторым людям лучше вообще помалкивать), поэтому он всегда понижал голос, когда она проходила мимо.
- Ева Анатольевна! – перед ней мигом оказалась Юля. – Начинается!
Ева только хмыкнула. Она уже сбилась считать, какая это выставка, в организации которой она принимала непосредственное участие, а для Арты, Юли, еще нескольких студентов, даже для «модного московского художника» Говорилова это событие скоро сравняется по значимости с тем днем, когда они открыли в себе эту страсть – оставлять на бумаге следы разгулявшегося воображения. Ева смеялась над ними, жестко подкалывала, критиковала. А иногда – говорила пару добрых слов.
Ева не умела рисовать, не обладала голосом, не испытывала желание записывать свои мысли на бумаге.
Что никогда не мешало ей видеть, слушать, читать… и иногда мечтать. Немного. Каплю.
- Начинается, - повторила она. Все только начинается.
Гости ходят по галерее и смотрят с интересом на картины. Разношерстая публика – попадаются и университетские преподаватели, и тугосумы, привлеченные громким именем Говорилова, и представители местной богемы, и, что более удивительно – просто какие-то семейные пары, явно среднего достатка. Они просто каким-то чудом сумели добыть билет. Именно от них было иногда слышно «Какая красота», «ничего себе» и «это прекрасно».
Арта стояла у своих картин, нервно сжимая руками ткань юбки. Ева хотела бы даже подойти к ней, но знала прекрасно – перед самым большим страхом и самым великим счастьем человеку никто другой не нужен. Да и Еву постоянно отвлекали. Надо встречать гостей.
- Ева, ты просто… - Сильвестр Аркадьевич, неожиданно отбросивший в сторону привычную сдержанность, взмахнул рукой. – Ты просто молодец.
- Я знаю, Сильвестр, - с насмешкой отозвалась она, довольно смотря на происходящее вокруг. На людей, что выставили свою душу всем напоказ, преодолев страх перед чужим суждением, на людей, что пришли успокоить себя яркими красками. На знатоков, что радовались, как вчерашние студенты худграфа.
- Я не знаю, как тебя благодарить.
- Иди к Саше. А то её сейчас сметет толпа, - она кивнула в сторону девушки. Сильвестр тяжело вздохнул, улыбнулся и направился к ученице. Ева ухмыльнулся. Кто же из них более горд?
Но для мыслей времени немного. Она организатор, она фактически хозяйка этого мероприятия – она обязана встретить каждого.
Сколько раз она была здесь? Сколько раз подобное было? Сколько она видела похожих людей? Ева давно потеряла счет. Ей уже много лет, хоть на вид не скажешь.
И опять – нет времени смотреть на картины.
- Ева Анатольевна, прошу вам представить…
- Очень приятно видеть вас…
- Разрешите, меня зовут…
- Ева Анатольевна, помоги, пожалуйста!..
- Хорошая работа…
- Какая красота!
- Интересно…
Сколько слов. Она слышала много, очень много слов. Сколько лиц. Она встречала много лиц – знакомых и совершенно чужих. Сколько красок. Быть может, слишком много. Все оттенки красного, синего, зеленого, все смешивалось в одну картину выставки.
Она остановилась чуть передохнуть и отпила из бокала сок. Как же все-таки тяжело с ними всеми работать – что с богемой, что с обычными людьми. И ей, той, что так и осталась на границе между ними, приходилось играть роль переводчика. Трактовать, помогать, представлять.
Она огляделась. Неподалеку Говорилов, как ни странно, что-то вещал преданным поклонникам, Арта возбужденно что-то твердила Сильвестру. Юля ловко лавировала в толпе, кого-то ища. Николай внимательно следил за посетителями, чтобы все было под контролем. Ева вскользь обвела стены взглядом. И внезапно увидела глаза. Дикие, практически звериные, изнеможённые и гордые.
«Тьфу, кажется, я совсем заработалась – перепутала человека с картиной», - через секунду закатила она глаза, смеясь над своей мыслью. Она пожала плечами и хотела уже опять с головой окунуться в творящуюся круговерть, но что-то остановило её. То ли желание еще немного побездельничать, то ли случайная мысль, что ей просто надо подойти к этой картине. Она хмыкнула. Но поставила бокал обратно на стол и зашагала к стене.
Точно. «Беглянка». Сама художница отвлеклась, не заметив, какой интерес проявила организатор выставки к её картине. Ева осмотрела полотно профессиональным критичным взглядом. Конечно, много не дадут. Непривычный сюжет, немного странная композиция – кажется, что фигура статична и смотрит прямо на чрезмерно любопытного зрителя, но при этом есть ощущение, что сейчас побежит. Вокруг фигуры – только пески, пески, золотые крупицы перемолотых камней, лишь где-то вдалеке, в призрачной дымке и в пыли, возвышались каменные стены города. Да и лицо женщины трудно назвать приятным – угрюмое, беспощадное, настороженное, слишком острое, что можно порезаться о скулы, неправильное. Нет, такое мало кто купит. Это не повесишь в кабинете, этим трудно долго любоваться, этим невозможно скрыть дыру в обоях, оно не принесет тебе отдыха и чисто эстетического умиротворенного удовольствия. Только неприятное саднящее чувство и желание поскорее убрать картину с глаз долой.
Но взгляд…
Он ей кого-то напоминал.
Арта говорила – ей эта женщина приснилась. Арта говорила – нарисовалось само. Арта говорила, что она могла нарисовать её лучше. Арта говорила, тем не менее, что она гордится этой картиной пока больше, чем любой другой на выставке. Сильвестр кривил рот, но только разводил руками. Ему этот этюд не нравился совсем, казался слишком вульгарным, неэстетичным, да и слегка кривоватым с точки зрения азов рисования. Арта даже упала духом после этого. Даже Еве пришлось вмешаться в дела друга. И сама протащила картину на выставке.
Каприз организатора, что поделать.
Была ли женщина стара, Ева не могла понять. Смуглое лицо в морщинах ожесточенно, не то от вечных скитаний, не то из-за суховея пустыни. А по глазам и человека не признать – зверь, испуганный, злой и всегда готовый напасть первый. Одежда вся в дырах, заплатках и грязи, и она едва колыхалась на горячем ветру. Голые руки были все исчерчены линиями ран и царапин, а пальцы будто кто-то, смеясь над чужой болью, прикладывал к огню. И в руке – нож. Единственное, что вселяло уверенность беглянке.
Арта никогда не могла сказать точно, что эта за женщина. Иногда говорила, что её изгнали из родного города за преступления, оставив её умирать под палящим солнцем, иногда говорила, что она – рабыня, готовая на все в желании обрести свободу, иногда говорила, что это ерунда. Чушь. Сказка. Жестокая сказка жизни.
Ева внимательно смотрела на картину, думая, найдется ли для этой чужестранки, изгнанницы, беглянки, рабыни и воина хоть где-нибудь приют.
А есть ли он у современного человека?
Об этом Еве думать не хотелось.
- Интересная картина, верно?
За такие шутки ей сначала захотелось сказать пару неласковых, но она только закатила глаза и с усмешкой обернулась. Игорь с интересом осматривал картину, точно ставил диагноз художнику.
- Все-таки пришел, - она протянула ему руку. Он широко улыбнулся и ответил на приветствие. Старый друг. Союзник. Закаленный в боях против мира человек.
- А Гриша? – она стала крутить головой, пытаясь поймать взглядом высокую фигуру в капюшоне. Игорь развел руками:
- Ты же его знаешь.
И в общем больше ничего говорить не надо было. Ева действительно знала Григория. Нелюдимый врач, увлеченный своей работой. Любящий изучать человеческий разум и то, что этот разум подчас вытворяет. Человек, которому больше по нраву общество книг, а не людей. Естественно, вряд ли бы он пришел сюда, в толпу. Даже чтобы доставить Еве приятное. Вот уж в чем он никогда замечен не был.
- Да. Ты как? Все работаешь? – Игорь энергично закивал:
- Каждый день. Каждую ночь. Пациенты, знаешь ли. А у тебя тут весело.
- Сейчас? Нет, сейчас все очень чинно.
- Подготовка весёленькой была?
- Просто невыносимо.
- Ты смотри, не перетруждай себя. Не хочу тебя потом лечить, - у Игоря было довольно специфическое чувство юмора, но Ева не обиделась на его замечание. Игорь и Григорий были одни из немногих, кто мог сказать Еве что-то и не получить за это ни острую обидную насмешку, ни злого взгляда. Они её знали, она знала их – слишком много вместе пережили, чтобы ссориться из-за слов.
- Нравится? – спросила она его вместо ответа. Игорь оглянулся:
- Да. Особенно эта, - он показал на «Беглянку».
- Как ни странно, мне тоже.
- Неудивительно, - загадочно усмехнулся Игорь. Ева непонимающе поглядела на него, но он только махнул рукой, мол, несущественное. Ева уже хотела спросить, что тот все-таки имел в виду, но тут неожиданно рядом возникла Юля:
- Ева Анатольевна, на сегодня выставка заканчивается, сейчас начнется банкет, вы должны там быть!
- Ты извини, Игорь, я должна идти. Работа.
- Все в порядке, Ева. Я тут еще немного похожу и пойду домой.
- Удачи тебе.
- И тебе.
Юля нетерпеливо притопывала ногой, крутила руками. Напряжение, усталость, возбуждение – будто в зале заряжен воздух, и хватит одной только искры, чтобы поднять все на воздух и превратить все картины в пепел, сжечь холсты, сжечь души.
Сейчас будет самая сложная часть. Официальное выступление. Первый тост.
Смешно – за долгие годы она, организатор всего этого веселья, так и не создала шаблон ответа. Общих фраз, клише, слов, которые просто нужно произнести – каждый раз она забывала подготовить именно эту часть. И каждый раз приходилось импровизировать.
И возможно, именно это причина тому, что она никогда к этому не готовилась.
Банкет был только для организаторов, художников, спонсоров, VIP-посетителей и нескольких самых близких друзей. Но и этого хватало, чтобы почувствовать себя неудобно. По крайне мере, Арта явно хотела забиться в угол и не высовываться, настолько она боялась… но не людей. Она боялась сказать что-то, что те откажутся с ней просто сидеть за столом. Боялась сказать что-то лишнее, неправильное. Ева тяжело вздохнула. Надо было Игоря спросить, откуда у людей появляются такие дикие загоны. Почему у нее никогда таких не было. Хотя других – навалом…
- Я, как один из спонсоров мероприятия, горд честью работать с тем замечательным человеком, который и устроил для нас этот великолепный вечер! Я хочу поднять тост и предложить слово Еве Саргассовой, организатору мероприятия!
«Господи, сколько слов…»
Она вежливо кивнула Шербатову и встала с места. Двадцать пар глаз, любопытных, напуганный и пресыщенных, уставилось на нее. Она обвела всех долгим взглядом. Говорилов, Сильвестр… Арта. Арта смотрела не нее, точно ждала обвинений, казни, безжалостной критики, насмешек. Ева про себя хмыкнула.
- Рада приветствовать вас здесь, в этой галереи. Рада видеть всех вас. Вас, уважаемые организаторы и меценаты, вас, дорогие мои помощники, и... особенно вас, художники. Вас, что уже известны по всей Москве, - она обернулась к Говорилову, у которого маска высокомерия не могла скрыть страх и напряжение, - и вас, что только начинают пробиваться в этот сложный мир профессиональных выставок и богемы, - она кивнула Арте и другим. – Знаете, именно вы - герои этого вечера. Не я. Я хочу обратиться именно к вам. Пару слов, не более. Я думаю, вы уже поняли, что все это тяжело. Тяжело работать на заказ, тяжело ждать успеха, как погожей погоды в октябре, тяжело встречать отказы и видеть презрение на лицах более успешных собратьев. Я не хочу вас пугать, однако мои слова могут показать вам… чересчур жесткими и не совсем в тему. Быть может. Но не откажите в праве мне говорить. Знайте, что не всегда вам будет улыбаться удача. Иногда будет до слез обидно, иногда будет желание сжечь холст и смыть краски в раковину. И никогда более не заниматься этим делом. Я знаю, вас это встретит. Не всегда с вами будут ваши друзья, ваши учителя. С вами будет лишь ваша душа. Ваш талант и ваша стойкость. Быть может, вам будут говорить, что ваши картины ничего не стоят. Вас будут уверять, что вы никому не нужны. Вас будут призывать бросить все. Будут. А я заклинаю вас. Сейчас. Быть может, будет мрачно. Но не теряйте души. Не думайте лицемерить, чтобы угодить великосветскому собранию – ваши картины выдадут это с головой. Не прячьтесь – потом полжизни потратите на сожаление, что чего-то не сделали. Вам не поможет эта игра в прятки, не поможет подстраиваться под других. Есть только вы. Есть только бумага и краска. Есть только фотоаппарат и мир вокруг. Есть только ваше желание. Не лгите себе. Быть может, мой совет не поможет вам разбогатеть – даже совсем не поможет. Заткните уши те, кто не хочет меня слышать, кто хочет другого – популярности и богатства. А другие… Просто делайте то, что считаете нужным. Не слушайте тех, кто хочет вас подавить своим авторитетом, не понимая вас, хоть и внимайте советам тем, кто хочет вам помочь. Слушайте себя. В конце концов, живете вы. И за все отвечаете только вы. Удачи вам на вашем пути, дорогие мои творцы.
Молчание. И лишь после секунды промедления поднялся шквал аплодисментов. Кто-то хлопал натужно, с вежливой гримасой, кто-то искренне, хлопая и ей, и её словам, кто-то хлопал только, чтобы не отстать от других. Она перевела дыхание, предоставила слово второму организатору и с удовольствием села на место.
- Тебе только меча в руках не хватало, - прошептал Сильвестр.
- Что, слишком много демагогии?
- Немного переборщила. Хотя, надо отметить – такие слова дорого стоят. Но, думаю, мало кто тебя услышал.
Ева украдкой посмотрела на Арту. Та сидела с закрытыми глазами. Лицо из правильно-испуганного стало неправильно-упрямым. Ладонь сжалась в кулак. Затем она открыла глаза и взглянула на Еву. Улыбнулась, снова отвернулась и стала внимательно слушать Церкова. Ева усмехнулась:
- Тем ценнее.
Сильвестр непонимающе покачал головой.
Банкет продолжался. И завершилось все только за полночь. И еще полчаса все прощались. Юля упорхнула вместе с Артой и Николаем продолжать праздник уже в узком кругу студентов, у которых эйфория от первого настоящего успеха. У которых от слов и перспектив голова шла кругом. Молодежь...
- Тебя подвезти, Ева?
- Будь так добр.
Она чувствовала, что ноги у нее скоро отвалятся. Вдобавок метро прекратило работу уже как полчаса. Поэтому она была благодарна Сильвестру за предложение.
Все-таки это все было сложно.
На улице темно, хоть выколи глаза. Мрачная осень в Москве. Ева закуталась в пальто. Сильвестр молчал, сосредоточенно всматриваясь в лобовое стекло. Ветер шумел, протискивая свое призрачное тело сквозь щель. Ева прикрыла глаза.
Как она устала.
Но это надо было делать…
А ради чего?
Она улыбнулась.
Потому что она сама хотела этого.
Потому что она сама уже прошла эту темную тропу непризнания, нищеты и презрения. Теперь она просто жива.
И надеялась, что она счастлива.
Но уверена в этом полностью не была.
Ведь не знала, к чему придет. Куда придет.
И будет ли ей там прибежище.
- Давай я тебе помогу.
- Сильвестр, я в подъезд могу войти сама, - засмеялась она.
- Ладно. Тогда до встречи, Ева Анатольевна.
- До встречи, Сильвестр Аркадьевич.
Он залез обратно в машину. Зашумел мотор, и вскоре автомобиль выехал. Она провожала Сильвестра взглядом, пока ярко-синяя машина не пропала в ночной мгле. Ева развернулась и вошла в подъезд. Позади тяжело хлопнула дверь
Тишина. Она вызвала лифт. Ноги подкашивались, а глаза слипались. Интересно, Алик уже спит? Не хотелось бы его разбудить.
Все будто пропадало во мраке. Звуки, краски, образы – все бессильно перед темнотой. Как и счастье. Как и покой.
«Да ладно?» - скептично подумала она. Мрак – лишь отсутствие света. Следовательно, нужно просто зажечь фонарь.
Ключ в руке, и отворилась дверь. Ева осторожно зашла внутрь и зажгла в прихожей лампу. Затем заглянула в комнату.
- Ой! – Алик, явно только что сам пришедший, смущенно спрятался за дверкой шкафа.
- Алик, я не боюсь голых мужчин.
- Не смешно, - ворчливо отозвался он, спешно одеваясь.
- Так. Ты что, всю ночь опять развлекался с Димой? – с насмешкой отозвалась Ева, отметив, что Алик вообще-то обещал лечь пораньше сегодня, ибо завтра в университете контрольная. Но это же Алик.
- Мы не развлекались…
- Извини, Алик, меня еще считают приличной женщиной, поэтому уточнять, чем конкретно вы там занимались, я не решусь.
Он с осуждением взглянул на нее поверх дверки и что-то буркнул себе под нос. Она с удовольствием село в кресле и вытянула ноги.
- А раз именно ты пришел первым, ты и нальешь мне чаю.
- Ева! Но…- поймав её взгляд, Алик тяжело вздохнул: - Ладно.
Она довольно прикрыла глаза. Алик шумно копался на кухне, и этот гам почему-то её успокаивал. На кровати лежала Аликова скрипка. Ева потянула руку и чуть коснулась струны. Тихий звук. И ведь как-то Алик умудрялся рождать целые мелодии, используя этот инструмент. А она не могла.
Впрочем, ей никогда не хотелось.
- Будешь еще что?
- Нет. Спасибо, - она взяла у него из рук чашку и пригубила чай. По телу пробежало тепло, согревая замершее тело и замершую душу. Осень. Всегда есть опасность впасть в депрессию. А на кой она ей?
- Как выставка?
- Как обычно. Много шума, много слов, много людей.
- Что, смысла не было устраивать?
- Есть. Иначе бы я этим не занималась.
Алик тонко улыбнулся. Он всегда очень чутко чувствовал чужое настроение. Всегда печалился, если Ева отчего-то зла. Всегда радовался, когда у Евы все шло хорошо. Он был хрупок, и телом, и душой. Хоть много чего пережил.
Она нашла его тогда, когда ему было пятнадцать лет. Детдомовец, связавшийся с откровенно «плохой» компанией – ворами, наркоманами и шлюхами. Но вором он был отвратительным (попался раз десять), наркоту попробовать так и не решился, ну а проститутом брать никто не хотел. В общем, на попроще «bad guy» Алик был редкостным неудачником. Но его презирали, отшвыривали, топтали, грозили тюрьмой или просто смертью. Никогда не заживут те шрамы, которые красуются на его теле.
И когда-то они встретились. Она сама тогда еще была просто очень упрямой служащей музея, она еще не ввязалась в авантюру – бизнес по перепродаже картин, еще не стала той солидной дамой, которую сейчас все знают. Просто бедная женщина. И поэтому она взяла его к себе, оформила над ним опеку.
Просто ей было очень одиноко. А ему хотелось помочь. Поставить его на ноги. У нее все равно никого другого не было. Ни мужа, ни сына, ни дочери, ни родителей, ни братьев, ни сестер. Некому было о ней заботиться. И ей некому было о ком печься.
- Ты выглядишь задумчивой.
- Так. Думаю о своей жизни. Думаю, счастлива ли я.
- Разве нет?
- Не знаю.
Она закрыла глаза. Алик сидел рядом. Мягко горел свет. Ладонь ласково грела чашка с чаем. А за окном – темная осень. За окном – слякоть и ветер. А она здесь.
А ведь сколько пришлось бежать, чтобы найти себе этот дом…
- Сыграй мне.
- Ева, сейчас третий час ночи.
- Мне все равно.
- Я хочу спать.
- Да ладно, - она недоверчиво скривила рот в усмешке. – Ты еще скажи, что сейчас же ляжешь спать.
- Твоя правда… Эх… - он потянул руку к скрипке. Достал смычок. И вскоре тихие мелодичные звуки заполнили пустоту. Ева откинулась на спинку кресла. И закрыла глаза.
И казалось, эти звуки обмывали её, смывали всю грязь, всю ложь, все беды. Казалось, ноты бегали по нервам, вызывая чувства. Казалось, так и надо – что есть только она и Алик, её фактически сын. И эта самая мелодия жизни. Мелодия души.
Мечты, исполненные и нет, пробежали перед глазами. Краски картин, беды, несчастья, люди людей, готовых помочь и готовых растоптать её. Много было вторых в её жизни. Но теперь их нет. Теперь она смогла сказать себе: «Никто не сможет помешать мне быть счастливой, если я сама никому не буду мешать». Она была упряма. Своевольна. Резка.
Она видела цель.
И какая же она была?
Она улыбнулась, внимая звукам скрипки.
По всей видимости, целью был именно этот вечер.
Внезапно мелодию Алика прервал резкий звонок в дверь. М-да, кажется, соседи поднялись.
- Я с ними поговорю, - бросила Ева Алику и вышла в прихожую.
- Кто там? – вежливо спросила она.
- Дамочка, вы знаете, какой час? Скажите своему любовнику, чтоб заткнулся! – послышался истеричный голос какой-то барышни. В комнате раздался какой-то грохот и звяк. Кажется, Алик не ожидал подобного предположения.
- Ну, он мне вообще-то сын…- Ева слишком устала, чтобы выяснять отношения с этой женщиной. - А, ладно. Спокойной ночи.
Все равно все хорошие вещи имеют начало и конец. И на сегодня явно пора заканчивать. Это тоже как-то не комильфо.
Алик с тоской смотрел на упавшую чашку. Слава Богу, Алик не настолько дурак, чтобы уронить скрипку.
- Ну черт, - только и сказал он.
- Не расстраивайся. Сильвестр тоже уверен, что мы с тобой любовники. Я уже даже привыкла. Просто посмейся над этим.
- Эх…Неправильно это…
- Господи, но хоть ты не загоняйся на тему, что правильно, что неправильно, и как на тебя смотрят люди! – Ева энергично взмахнула рукой. Неожиданно она задумчиво посмотрела на Алика и сощурила глаза.
- Может, они не так уж неправы?
Алик от неожиданности уронил чашку второй раз.
- Нет, я не это имела в виду. Просто как ты смотришь на то, чтобы я привела молодого красивого любовника, м? – она с наслаждением потянулась и зевнула.
- Эм…
- Ну к примеру, Димку.
- Ап… - у бедного Алика аж дар речи пропал, только междометиями и может разговаривать. Бедолага.
- Ладно- ладно, я не буду у тебя его отбивать… Но… Может, мне последовать твоему примеру? Знаешь, среди студенток есть одна такая симпатичная! Красивая, молодая, талантливая, почтительная к старшим, ответственная, мне хорошо помогает и, главное, умеет варить совершенно восхитительный кофе, а не ту бурду, которую ты каждое утро откуда-то берешь, - псевдо-мечтательно протянула Ева, в красках представляя, как бы Юля отреагировала на подобное предложение. Ну, или на какую-то глубину Еву закопал бы Николай.
- Знаешь, мне иногда кажется, то ты меня к себе взяла лишь бы, чтобы надо мной самозабвенно издеваться, - обиженно пожаловаться Алик.
- Конечно! Ладно-ладно, не расстраивайся. Я же неадекват, извращенка, всю жизнь общалась с врачами из психбольницы и сумасшедшими художниками, так что, Алик, не спрашивай, что я делаю. Не обижайся.
Алик тяжело вздохнул. Но видно – простил. Всегда прощал. И её, и Димку, и других.
- Давай спать. Мы слишком засиделись, - она не удержалась и потрепала его светлые волосы. Он прильнул к её руке. Он засыпал. Но видно – ему тепло. И из-за этого тепло было и ей.
Её дом. Её приют. Краски и звуки.
И сон был отдыхом, а не кошмаром.
Через полтора месяца после выставки Еве надоело пахать, как лошадь, и она взяла себе выходной. Алик каким-то чудом не завалил контрольную, и из консерватории его не выпихнули. Ева иногда поражалась его способностью цепляться за соломинки и выплывать.
- Ты сегодня как? – спросила она у него, наконец, подняв себя с кровати и явившись на кухню. Он, суетясь у плиты, бросил через плечо:
- Сначала третья пара лекция у Самфирова, пятая – практика, затем я к Диме.
- Ясно все с тобой. Домой приедешь?
- Посмотрим. К слову, - он поставил перед ней чашку с чаем и печенья, - тебе посылка пришла.
- Что? Это еще что за новости? – нахмурилась Ева. Что-то здесь не так. Алик вышел в коридор и вернулся уже с какой-то плоской, но тяжелой бандеролью. Ева с опаской приняла посылку из его рук и внимательно её осмотрела. Затем, попросив у Алика столовый нож, без жалости вскрыла бандероль.
Первое, что она увидела, была газетная вырезка. Одна заметка была выделена цветным маркером.
«…Я всегда хотел, чтобы мой дом декорировали молодые люди. Мне хотелось полета фантазии, буйства молодости и свежести, - добавляет предприниматель. Как говорили сами создатели интерьера, известный художник Сергей Говорилов и его помощница, Александра Незнамова, наниматель дал им полную свободу…»
- Ого, - Ева вскинула бровью. Однако. Она отложила вырезку в сторону и снова взглянула в бандероль. Она разорвала полностью бумагу и сбросила её на пол.
Уменьшенная копия «Беглянки». Ева усмехнулась и перевернула картину. И от изумления у нее открылся рот.
На оборотной стороне тоже было изображение.
Темная комната, похожая на избу. Женщина сидела у окна. Та же женщина. Беглянка, рабыня, преступница, просто загнанная в ловушку женщина. И не она. Там лицо было сморщено от злости, а здесь она мирно улыбалась. За окном шел снег. На столе, между руками женщины, стояла зажженная свеча. Она не смотрела ни на замершее окно, ни на палящее укрощенное пламя. Она смотрела в сторону, на кого-то, кто, по всей видимости, стоял в дверях. И он не был женщине врагом. Наоборот. Именно его и её она и ждала.
Ева скосила взгляд. К низу картины была прикреплена бумажка. На ней аккуратным ровным почерком было написано «Только вам. За все».
«Арта, Арта…» - она с незнакомой нежностью снова осмотрела картину. Быть может, на рынке за нее ничего не дадут. Но Ева знала.
Цены ей не было.
Она подняла глаза. Алик смотрел на нее. Вид у него был странно довольным, как у сытого кота.
- Что ты такой счастливый? – проворчала она. У него хватило наглости улыбнуться еще шире:
- Потому что ты довольна.
Она честно попыталась не улыбнуться. Но, смотря на лицо Алика, она не смогла сдержаться.
Остывал чай. За окном осень меняла убор, притворяясь зимой. Обещали сегодня дождь.
А они здесь и сейчас, там, где тепло. И на погоду - честно наплевать.
С днем рождения, Никки. Пусть все будет дальше хорошо.
Дорогая Никки, поздравляю тебя с днем рождения. Знаешь, это действительно очень важная дата.
Что пожелать? Для начала, прежде всего, то, без чего просто нельзя - будь всегда здоровой, и физически, и морально. Пусть тебя обходят болезни, и ничто не царапает душу. Пусть тебе везде будет комфортно. Второе - продолжать творить, что бы ни случалось
Знаешь, как-то за последний год мы стали меньше общаться. Я не знаю, что тому виной, моя глупость, внезапно ставшими разными интересы или обстоятельства. Но все равно, несмотря на то, что мы стали меньше переписываться, это не значит, что мы с тобой поссорились или еще что. Ты все равно важный для меня человек. Давай не будем совсем друг друга терять, хорошо?
Итак. Кажется, на ДР нужно дарить подарки. Я попыталась последовать этой славной традиции. И сознательная просьба - не убивай меня потом мучительно и долго. Я честно пыталась
читать дальше
- Ева Анатольевна, Ева Анатольевна! – Юля стремительно вбежала в залу, чуть не поскользнувшись и не упав на начищенный до блеска пол. Ева тяжело вздохнула. Если Юля начинала верещать и волноваться – значит, все действительно горит.
- Что еще?
- Ева Анатольевна, у нас в главной галерее отключился свет, электрики ничего не хотят делать, Сильвестр Аркадьевич звонил, сказал, что он стоит в пробке, Говорилов истерит, Арта в депрессии…
- Давай ты не будешь им уподобляться, хорошо? – с нажимом произнесла Ева. – Давай, сначала я пойду к электрикам, а ты пока здесь проследи, чтобы все картины висели не вверх тормашками. Николай, я тебя оставлю.
Николай апатично пожал плечами, отчего Ева даже позавидовала его абсолютному спокойствию. Юля кивнула и проворно прошмыгнула дальше по коридору. Сама же Ева поспешила разобраться с электричеством.
Все должно пройти идеально. Выставка не может провалиться.
Просто потому, что Ева этого не допустит.
Потратив минут сорок на спор с электриками, Ева все же добилась, что свет починили. И почему, чтобы дело пошло, обязательно надо спорить и что-то доказывать? Ева, продолжая думать в крайне мизантропическом ключе, направилась вниз по лестнице. На подоконнике одного из окон сидела Арта, или, как её звали по паспорту, Александра, и бессмысленно пялилась в стену.
- Арта, беги в галерею, с минуту на минуту начнется официальная часть, - бросила на ходу Ева. И убежала бы дальше, если бы не услышала голос девушки:
- Я бездарность, я точно завалю сессию, меня выгонят, я бездарная ду-ура…
Ева глубоко вздохнула и с шумом выдохнула. Посмотрела многозначительно на Арту, которая с вселенской тоской продолжала глядеть на стену, посмотрела и рывком подняла её с подоконника. Арта ойкнула и ошалело уставилась на Еву.
- Будь так добра, отыщи какую-нибудь другую мантру в учебнике по самооценке. А сейчас соберись. Кто-то же должен стоять у твоих картин. А то у кого будут спрашивать журналисты о тайных смыслах и истории создания?
Арта уныло опустила плечи:
- Ева Анатольевна, мои картина... они… ничто…
- О как, то есть, черная дыра? – заметив лицо Арты, Ева поменяла тон (удалось ей это с трудом). – Арта, давай без своих загонов.
- Ну кто я? – артистично махнув рукой, горько заявила Арта. – Там же… Говорилов… Он звезда… А я жалкая студенточка, с какого-то перепуга возомнившая себя художницей...
Ева сцепила пальцы и в очередной раз тяжело вздохнула.
- И вообще отец прав, - теперь уже без артистизма хлюпнула Арта. – Это пустая трата времени, даже мартышка лучше меня рисует…
Ева закатила глаза. Арта была хорошей девушкой, из-за чего изрядно сама страдала и наступала на все те же родимые грабли. Приятная в общении и, как ни странно, действительно талантливая художница, но иногда (когда она уже не могла их скрыть) наружу выползали дичайшие комплексы и загоны, из-за чего её куратору Сильвестру Аркадьевичу каждый раз приходилось её успокаивать. Но все это никуда не уходило. Да и некуда.
- Арта, без истерик. Черта с два! Ты хочешь сказать, что ты рисуешь хуже Говорилова?!
- Но это факт…
- Абсолютно не проверенный. Вот лет так через пятьдесят посмотрим, что будет. Как профессиональный оценщик могу сказать. Так что прекрати топить себя. Арта, - немного нотаций, что ли, добавить? – зачем ты лезешь в это болото? И пошли мнение своего отца к чертям собачьим, - Ева доброжелательно положила ладонь Арте на плечо. - Поверь, я имею право сказать, что часть проблем сидит в твоей очаровательной головке. Другая часть решается еще проще. Так что давай.
- Нет. Я бездарность.
- Давай, имена, явки, критерии. Кто тебе это сказал, когда, и по каким критериям тебя раскритиковали.
- Но… Пропорции кривые… Сюжеты избиты… Это… ерунда…
- О! Однако, Сильвестр Аркадьевич тогда явно слеп, раз пропустил подобное на выставку! - Ева взмахнула рукой, точно отмахиваясь от чего-то несущественного. – Арта, это твоя первая выставка. Я могу понять, отчего ты дрожишь, - Арта смущенно спрятала руки в куртке. – Так давай посмотрим, что будет. Я думаю, все будет нормально. Если, конечно, у нас опять не выключат электричество.
Арта попыталась улыбнуться. А затем произнесла тихо:
- А вам… вам нравятся мои работы?
У Евы дернулся уголок рта. И прямо перед глазами пронеслись цветные пятна, которые перемешивались, расплывались и застывали на невидимом холсте. Серебро, бирюза, лазурь, зелень. Её палитра.
И Арта именно этими цветами рисовала мифический мир, которого нет нигде, кроме её души - самого обширного хранилища. Арта не любили рисовать обычный мир, мир урбанистический, зарывшийся в пыль асфальта и задыхающийся из-за сожженного в воздухе кислорода, мир, яркий только из-за лихорадочно мигающих витрин. Арта не любила этот мир, хоть и нарисовала пару картин на тему «исторический пейзаж Москвы». Другое внутри нее требовало изображения. Мир, где существует магия. Где есть чудеса.
А там поет пряха-судьба, крутящая со смехом серебряное колесо Фортуны. И мудрец-богослов, что отчаянно торопится дочитать до конца список, пока он не сгорел до конца. Лекарь, боящийся, что его застанут за приготовлением яда. Образы странные, дикие, иррациональные, подчас пугающие Сильвестра. Он все надеялся, что это блажь, что это просто «мода», что Арта возьмется за ум и будет рисовать портреты, обычные классические пейзажи, что-нибудь по истории.
А Еве все равно, что на картине.
Для нее имело только одно значение – может ли она, спрятавшись за условной дверью и глянув в выдуманную замочную скважину, украдкой увидеть хоть немного души художника.
Даже в простой узор можно вложить всего себя. А подчас и в многокилометровом полотне, где нарисованы сотни людей, нет ничего, кроме желания автора показать, что он и так умеет. Ева знала, что на цену качество души никак не влияло. Цена красок, качество исполнения, возраст картины, рейтинг художника и его известность – вот что формировало цену. Ева это знала – её профессиональный долг. Но хоть так, для себя, ради своих капризов, своей прихоти – она полагалась исключительно на интуицию.
- Да. Скорее да. Особенно «Беглянка».
Арта улыбалась уже смелее, отразив с опозданием первую атаку депрессии. Ева ухмыльнулась.
- А теперь живей, уже сейчас все начнется, - и она буквально развернула Арту и подтолкнула её вперед. Та, непроизвольно хихикнув, шустро побежала вниз. Ева тяжело вздохнула, собралась с духом и степенно зашагала по лестнице.
Через пять минут все начнется. Улыбки, разговоры, обсуждения искусства. Шепот студентов-художников, которые куда с большим интересом смотрят на публику, чем она – на них. Презрительно-истеричные нотки Говорилова, которые будет опять нести чушь про то, что эти «любители» портят своими «мазюками» его «Имейжинариум», как он гордо называл свои выставленные картины. Впрочем, даже он уже понял, что с Евой Анатольевной лучше не спорить, ей лучше не мешать и при ней лучше не ныть (а некоторым людям лучше вообще помалкивать), поэтому он всегда понижал голос, когда она проходила мимо.
- Ева Анатольевна! – перед ней мигом оказалась Юля. – Начинается!
Ева только хмыкнула. Она уже сбилась считать, какая это выставка, в организации которой она принимала непосредственное участие, а для Арты, Юли, еще нескольких студентов, даже для «модного московского художника» Говорилова это событие скоро сравняется по значимости с тем днем, когда они открыли в себе эту страсть – оставлять на бумаге следы разгулявшегося воображения. Ева смеялась над ними, жестко подкалывала, критиковала. А иногда – говорила пару добрых слов.
Ева не умела рисовать, не обладала голосом, не испытывала желание записывать свои мысли на бумаге.
Что никогда не мешало ей видеть, слушать, читать… и иногда мечтать. Немного. Каплю.
- Начинается, - повторила она. Все только начинается.
Гости ходят по галерее и смотрят с интересом на картины. Разношерстая публика – попадаются и университетские преподаватели, и тугосумы, привлеченные громким именем Говорилова, и представители местной богемы, и, что более удивительно – просто какие-то семейные пары, явно среднего достатка. Они просто каким-то чудом сумели добыть билет. Именно от них было иногда слышно «Какая красота», «ничего себе» и «это прекрасно».
Арта стояла у своих картин, нервно сжимая руками ткань юбки. Ева хотела бы даже подойти к ней, но знала прекрасно – перед самым большим страхом и самым великим счастьем человеку никто другой не нужен. Да и Еву постоянно отвлекали. Надо встречать гостей.
- Ева, ты просто… - Сильвестр Аркадьевич, неожиданно отбросивший в сторону привычную сдержанность, взмахнул рукой. – Ты просто молодец.
- Я знаю, Сильвестр, - с насмешкой отозвалась она, довольно смотря на происходящее вокруг. На людей, что выставили свою душу всем напоказ, преодолев страх перед чужим суждением, на людей, что пришли успокоить себя яркими красками. На знатоков, что радовались, как вчерашние студенты худграфа.
- Я не знаю, как тебя благодарить.
- Иди к Саше. А то её сейчас сметет толпа, - она кивнула в сторону девушки. Сильвестр тяжело вздохнул, улыбнулся и направился к ученице. Ева ухмыльнулся. Кто же из них более горд?
Но для мыслей времени немного. Она организатор, она фактически хозяйка этого мероприятия – она обязана встретить каждого.
Сколько раз она была здесь? Сколько раз подобное было? Сколько она видела похожих людей? Ева давно потеряла счет. Ей уже много лет, хоть на вид не скажешь.
И опять – нет времени смотреть на картины.
- Ева Анатольевна, прошу вам представить…
- Очень приятно видеть вас…
- Разрешите, меня зовут…
- Ева Анатольевна, помоги, пожалуйста!..
- Хорошая работа…
- Какая красота!
- Интересно…
Сколько слов. Она слышала много, очень много слов. Сколько лиц. Она встречала много лиц – знакомых и совершенно чужих. Сколько красок. Быть может, слишком много. Все оттенки красного, синего, зеленого, все смешивалось в одну картину выставки.
Она остановилась чуть передохнуть и отпила из бокала сок. Как же все-таки тяжело с ними всеми работать – что с богемой, что с обычными людьми. И ей, той, что так и осталась на границе между ними, приходилось играть роль переводчика. Трактовать, помогать, представлять.
Она огляделась. Неподалеку Говорилов, как ни странно, что-то вещал преданным поклонникам, Арта возбужденно что-то твердила Сильвестру. Юля ловко лавировала в толпе, кого-то ища. Николай внимательно следил за посетителями, чтобы все было под контролем. Ева вскользь обвела стены взглядом. И внезапно увидела глаза. Дикие, практически звериные, изнеможённые и гордые.
«Тьфу, кажется, я совсем заработалась – перепутала человека с картиной», - через секунду закатила она глаза, смеясь над своей мыслью. Она пожала плечами и хотела уже опять с головой окунуться в творящуюся круговерть, но что-то остановило её. То ли желание еще немного побездельничать, то ли случайная мысль, что ей просто надо подойти к этой картине. Она хмыкнула. Но поставила бокал обратно на стол и зашагала к стене.
Точно. «Беглянка». Сама художница отвлеклась, не заметив, какой интерес проявила организатор выставки к её картине. Ева осмотрела полотно профессиональным критичным взглядом. Конечно, много не дадут. Непривычный сюжет, немного странная композиция – кажется, что фигура статична и смотрит прямо на чрезмерно любопытного зрителя, но при этом есть ощущение, что сейчас побежит. Вокруг фигуры – только пески, пески, золотые крупицы перемолотых камней, лишь где-то вдалеке, в призрачной дымке и в пыли, возвышались каменные стены города. Да и лицо женщины трудно назвать приятным – угрюмое, беспощадное, настороженное, слишком острое, что можно порезаться о скулы, неправильное. Нет, такое мало кто купит. Это не повесишь в кабинете, этим трудно долго любоваться, этим невозможно скрыть дыру в обоях, оно не принесет тебе отдыха и чисто эстетического умиротворенного удовольствия. Только неприятное саднящее чувство и желание поскорее убрать картину с глаз долой.
Но взгляд…
Он ей кого-то напоминал.
Арта говорила – ей эта женщина приснилась. Арта говорила – нарисовалось само. Арта говорила, что она могла нарисовать её лучше. Арта говорила, тем не менее, что она гордится этой картиной пока больше, чем любой другой на выставке. Сильвестр кривил рот, но только разводил руками. Ему этот этюд не нравился совсем, казался слишком вульгарным, неэстетичным, да и слегка кривоватым с точки зрения азов рисования. Арта даже упала духом после этого. Даже Еве пришлось вмешаться в дела друга. И сама протащила картину на выставке.
Каприз организатора, что поделать.
Была ли женщина стара, Ева не могла понять. Смуглое лицо в морщинах ожесточенно, не то от вечных скитаний, не то из-за суховея пустыни. А по глазам и человека не признать – зверь, испуганный, злой и всегда готовый напасть первый. Одежда вся в дырах, заплатках и грязи, и она едва колыхалась на горячем ветру. Голые руки были все исчерчены линиями ран и царапин, а пальцы будто кто-то, смеясь над чужой болью, прикладывал к огню. И в руке – нож. Единственное, что вселяло уверенность беглянке.
Арта никогда не могла сказать точно, что эта за женщина. Иногда говорила, что её изгнали из родного города за преступления, оставив её умирать под палящим солнцем, иногда говорила, что она – рабыня, готовая на все в желании обрести свободу, иногда говорила, что это ерунда. Чушь. Сказка. Жестокая сказка жизни.
Ева внимательно смотрела на картину, думая, найдется ли для этой чужестранки, изгнанницы, беглянки, рабыни и воина хоть где-нибудь приют.
А есть ли он у современного человека?
Об этом Еве думать не хотелось.
- Интересная картина, верно?
За такие шутки ей сначала захотелось сказать пару неласковых, но она только закатила глаза и с усмешкой обернулась. Игорь с интересом осматривал картину, точно ставил диагноз художнику.
- Все-таки пришел, - она протянула ему руку. Он широко улыбнулся и ответил на приветствие. Старый друг. Союзник. Закаленный в боях против мира человек.
- А Гриша? – она стала крутить головой, пытаясь поймать взглядом высокую фигуру в капюшоне. Игорь развел руками:
- Ты же его знаешь.
И в общем больше ничего говорить не надо было. Ева действительно знала Григория. Нелюдимый врач, увлеченный своей работой. Любящий изучать человеческий разум и то, что этот разум подчас вытворяет. Человек, которому больше по нраву общество книг, а не людей. Естественно, вряд ли бы он пришел сюда, в толпу. Даже чтобы доставить Еве приятное. Вот уж в чем он никогда замечен не был.
- Да. Ты как? Все работаешь? – Игорь энергично закивал:
- Каждый день. Каждую ночь. Пациенты, знаешь ли. А у тебя тут весело.
- Сейчас? Нет, сейчас все очень чинно.
- Подготовка весёленькой была?
- Просто невыносимо.
- Ты смотри, не перетруждай себя. Не хочу тебя потом лечить, - у Игоря было довольно специфическое чувство юмора, но Ева не обиделась на его замечание. Игорь и Григорий были одни из немногих, кто мог сказать Еве что-то и не получить за это ни острую обидную насмешку, ни злого взгляда. Они её знали, она знала их – слишком много вместе пережили, чтобы ссориться из-за слов.
- Нравится? – спросила она его вместо ответа. Игорь оглянулся:
- Да. Особенно эта, - он показал на «Беглянку».
- Как ни странно, мне тоже.
- Неудивительно, - загадочно усмехнулся Игорь. Ева непонимающе поглядела на него, но он только махнул рукой, мол, несущественное. Ева уже хотела спросить, что тот все-таки имел в виду, но тут неожиданно рядом возникла Юля:
- Ева Анатольевна, на сегодня выставка заканчивается, сейчас начнется банкет, вы должны там быть!
- Ты извини, Игорь, я должна идти. Работа.
- Все в порядке, Ева. Я тут еще немного похожу и пойду домой.
- Удачи тебе.
- И тебе.
Юля нетерпеливо притопывала ногой, крутила руками. Напряжение, усталость, возбуждение – будто в зале заряжен воздух, и хватит одной только искры, чтобы поднять все на воздух и превратить все картины в пепел, сжечь холсты, сжечь души.
Сейчас будет самая сложная часть. Официальное выступление. Первый тост.
Смешно – за долгие годы она, организатор всего этого веселья, так и не создала шаблон ответа. Общих фраз, клише, слов, которые просто нужно произнести – каждый раз она забывала подготовить именно эту часть. И каждый раз приходилось импровизировать.
И возможно, именно это причина тому, что она никогда к этому не готовилась.
Банкет был только для организаторов, художников, спонсоров, VIP-посетителей и нескольких самых близких друзей. Но и этого хватало, чтобы почувствовать себя неудобно. По крайне мере, Арта явно хотела забиться в угол и не высовываться, настолько она боялась… но не людей. Она боялась сказать что-то, что те откажутся с ней просто сидеть за столом. Боялась сказать что-то лишнее, неправильное. Ева тяжело вздохнула. Надо было Игоря спросить, откуда у людей появляются такие дикие загоны. Почему у нее никогда таких не было. Хотя других – навалом…
- Я, как один из спонсоров мероприятия, горд честью работать с тем замечательным человеком, который и устроил для нас этот великолепный вечер! Я хочу поднять тост и предложить слово Еве Саргассовой, организатору мероприятия!
«Господи, сколько слов…»
Она вежливо кивнула Шербатову и встала с места. Двадцать пар глаз, любопытных, напуганный и пресыщенных, уставилось на нее. Она обвела всех долгим взглядом. Говорилов, Сильвестр… Арта. Арта смотрела не нее, точно ждала обвинений, казни, безжалостной критики, насмешек. Ева про себя хмыкнула.
- Рада приветствовать вас здесь, в этой галереи. Рада видеть всех вас. Вас, уважаемые организаторы и меценаты, вас, дорогие мои помощники, и... особенно вас, художники. Вас, что уже известны по всей Москве, - она обернулась к Говорилову, у которого маска высокомерия не могла скрыть страх и напряжение, - и вас, что только начинают пробиваться в этот сложный мир профессиональных выставок и богемы, - она кивнула Арте и другим. – Знаете, именно вы - герои этого вечера. Не я. Я хочу обратиться именно к вам. Пару слов, не более. Я думаю, вы уже поняли, что все это тяжело. Тяжело работать на заказ, тяжело ждать успеха, как погожей погоды в октябре, тяжело встречать отказы и видеть презрение на лицах более успешных собратьев. Я не хочу вас пугать, однако мои слова могут показать вам… чересчур жесткими и не совсем в тему. Быть может. Но не откажите в праве мне говорить. Знайте, что не всегда вам будет улыбаться удача. Иногда будет до слез обидно, иногда будет желание сжечь холст и смыть краски в раковину. И никогда более не заниматься этим делом. Я знаю, вас это встретит. Не всегда с вами будут ваши друзья, ваши учителя. С вами будет лишь ваша душа. Ваш талант и ваша стойкость. Быть может, вам будут говорить, что ваши картины ничего не стоят. Вас будут уверять, что вы никому не нужны. Вас будут призывать бросить все. Будут. А я заклинаю вас. Сейчас. Быть может, будет мрачно. Но не теряйте души. Не думайте лицемерить, чтобы угодить великосветскому собранию – ваши картины выдадут это с головой. Не прячьтесь – потом полжизни потратите на сожаление, что чего-то не сделали. Вам не поможет эта игра в прятки, не поможет подстраиваться под других. Есть только вы. Есть только бумага и краска. Есть только фотоаппарат и мир вокруг. Есть только ваше желание. Не лгите себе. Быть может, мой совет не поможет вам разбогатеть – даже совсем не поможет. Заткните уши те, кто не хочет меня слышать, кто хочет другого – популярности и богатства. А другие… Просто делайте то, что считаете нужным. Не слушайте тех, кто хочет вас подавить своим авторитетом, не понимая вас, хоть и внимайте советам тем, кто хочет вам помочь. Слушайте себя. В конце концов, живете вы. И за все отвечаете только вы. Удачи вам на вашем пути, дорогие мои творцы.
Молчание. И лишь после секунды промедления поднялся шквал аплодисментов. Кто-то хлопал натужно, с вежливой гримасой, кто-то искренне, хлопая и ей, и её словам, кто-то хлопал только, чтобы не отстать от других. Она перевела дыхание, предоставила слово второму организатору и с удовольствием села на место.
- Тебе только меча в руках не хватало, - прошептал Сильвестр.
- Что, слишком много демагогии?
- Немного переборщила. Хотя, надо отметить – такие слова дорого стоят. Но, думаю, мало кто тебя услышал.
Ева украдкой посмотрела на Арту. Та сидела с закрытыми глазами. Лицо из правильно-испуганного стало неправильно-упрямым. Ладонь сжалась в кулак. Затем она открыла глаза и взглянула на Еву. Улыбнулась, снова отвернулась и стала внимательно слушать Церкова. Ева усмехнулась:
- Тем ценнее.
Сильвестр непонимающе покачал головой.
Банкет продолжался. И завершилось все только за полночь. И еще полчаса все прощались. Юля упорхнула вместе с Артой и Николаем продолжать праздник уже в узком кругу студентов, у которых эйфория от первого настоящего успеха. У которых от слов и перспектив голова шла кругом. Молодежь...
- Тебя подвезти, Ева?
- Будь так добр.
Она чувствовала, что ноги у нее скоро отвалятся. Вдобавок метро прекратило работу уже как полчаса. Поэтому она была благодарна Сильвестру за предложение.
Все-таки это все было сложно.
На улице темно, хоть выколи глаза. Мрачная осень в Москве. Ева закуталась в пальто. Сильвестр молчал, сосредоточенно всматриваясь в лобовое стекло. Ветер шумел, протискивая свое призрачное тело сквозь щель. Ева прикрыла глаза.
Как она устала.
Но это надо было делать…
А ради чего?
Она улыбнулась.
Потому что она сама хотела этого.
Потому что она сама уже прошла эту темную тропу непризнания, нищеты и презрения. Теперь она просто жива.
И надеялась, что она счастлива.
Но уверена в этом полностью не была.
Ведь не знала, к чему придет. Куда придет.
И будет ли ей там прибежище.
- Давай я тебе помогу.
- Сильвестр, я в подъезд могу войти сама, - засмеялась она.
- Ладно. Тогда до встречи, Ева Анатольевна.
- До встречи, Сильвестр Аркадьевич.
Он залез обратно в машину. Зашумел мотор, и вскоре автомобиль выехал. Она провожала Сильвестра взглядом, пока ярко-синяя машина не пропала в ночной мгле. Ева развернулась и вошла в подъезд. Позади тяжело хлопнула дверь
Тишина. Она вызвала лифт. Ноги подкашивались, а глаза слипались. Интересно, Алик уже спит? Не хотелось бы его разбудить.
Все будто пропадало во мраке. Звуки, краски, образы – все бессильно перед темнотой. Как и счастье. Как и покой.
«Да ладно?» - скептично подумала она. Мрак – лишь отсутствие света. Следовательно, нужно просто зажечь фонарь.
Ключ в руке, и отворилась дверь. Ева осторожно зашла внутрь и зажгла в прихожей лампу. Затем заглянула в комнату.
- Ой! – Алик, явно только что сам пришедший, смущенно спрятался за дверкой шкафа.
- Алик, я не боюсь голых мужчин.
- Не смешно, - ворчливо отозвался он, спешно одеваясь.
- Так. Ты что, всю ночь опять развлекался с Димой? – с насмешкой отозвалась Ева, отметив, что Алик вообще-то обещал лечь пораньше сегодня, ибо завтра в университете контрольная. Но это же Алик.
- Мы не развлекались…
- Извини, Алик, меня еще считают приличной женщиной, поэтому уточнять, чем конкретно вы там занимались, я не решусь.
Он с осуждением взглянул на нее поверх дверки и что-то буркнул себе под нос. Она с удовольствием село в кресле и вытянула ноги.
- А раз именно ты пришел первым, ты и нальешь мне чаю.
- Ева! Но…- поймав её взгляд, Алик тяжело вздохнул: - Ладно.
Она довольно прикрыла глаза. Алик шумно копался на кухне, и этот гам почему-то её успокаивал. На кровати лежала Аликова скрипка. Ева потянула руку и чуть коснулась струны. Тихий звук. И ведь как-то Алик умудрялся рождать целые мелодии, используя этот инструмент. А она не могла.
Впрочем, ей никогда не хотелось.
- Будешь еще что?
- Нет. Спасибо, - она взяла у него из рук чашку и пригубила чай. По телу пробежало тепло, согревая замершее тело и замершую душу. Осень. Всегда есть опасность впасть в депрессию. А на кой она ей?
- Как выставка?
- Как обычно. Много шума, много слов, много людей.
- Что, смысла не было устраивать?
- Есть. Иначе бы я этим не занималась.
Алик тонко улыбнулся. Он всегда очень чутко чувствовал чужое настроение. Всегда печалился, если Ева отчего-то зла. Всегда радовался, когда у Евы все шло хорошо. Он был хрупок, и телом, и душой. Хоть много чего пережил.
Она нашла его тогда, когда ему было пятнадцать лет. Детдомовец, связавшийся с откровенно «плохой» компанией – ворами, наркоманами и шлюхами. Но вором он был отвратительным (попался раз десять), наркоту попробовать так и не решился, ну а проститутом брать никто не хотел. В общем, на попроще «bad guy» Алик был редкостным неудачником. Но его презирали, отшвыривали, топтали, грозили тюрьмой или просто смертью. Никогда не заживут те шрамы, которые красуются на его теле.
И когда-то они встретились. Она сама тогда еще была просто очень упрямой служащей музея, она еще не ввязалась в авантюру – бизнес по перепродаже картин, еще не стала той солидной дамой, которую сейчас все знают. Просто бедная женщина. И поэтому она взяла его к себе, оформила над ним опеку.
Просто ей было очень одиноко. А ему хотелось помочь. Поставить его на ноги. У нее все равно никого другого не было. Ни мужа, ни сына, ни дочери, ни родителей, ни братьев, ни сестер. Некому было о ней заботиться. И ей некому было о ком печься.
- Ты выглядишь задумчивой.
- Так. Думаю о своей жизни. Думаю, счастлива ли я.
- Разве нет?
- Не знаю.
Она закрыла глаза. Алик сидел рядом. Мягко горел свет. Ладонь ласково грела чашка с чаем. А за окном – темная осень. За окном – слякоть и ветер. А она здесь.
А ведь сколько пришлось бежать, чтобы найти себе этот дом…
- Сыграй мне.
- Ева, сейчас третий час ночи.
- Мне все равно.
- Я хочу спать.
- Да ладно, - она недоверчиво скривила рот в усмешке. – Ты еще скажи, что сейчас же ляжешь спать.
- Твоя правда… Эх… - он потянул руку к скрипке. Достал смычок. И вскоре тихие мелодичные звуки заполнили пустоту. Ева откинулась на спинку кресла. И закрыла глаза.
И казалось, эти звуки обмывали её, смывали всю грязь, всю ложь, все беды. Казалось, ноты бегали по нервам, вызывая чувства. Казалось, так и надо – что есть только она и Алик, её фактически сын. И эта самая мелодия жизни. Мелодия души.
Мечты, исполненные и нет, пробежали перед глазами. Краски картин, беды, несчастья, люди людей, готовых помочь и готовых растоптать её. Много было вторых в её жизни. Но теперь их нет. Теперь она смогла сказать себе: «Никто не сможет помешать мне быть счастливой, если я сама никому не буду мешать». Она была упряма. Своевольна. Резка.
Она видела цель.
И какая же она была?
Она улыбнулась, внимая звукам скрипки.
По всей видимости, целью был именно этот вечер.
Внезапно мелодию Алика прервал резкий звонок в дверь. М-да, кажется, соседи поднялись.
- Я с ними поговорю, - бросила Ева Алику и вышла в прихожую.
- Кто там? – вежливо спросила она.
- Дамочка, вы знаете, какой час? Скажите своему любовнику, чтоб заткнулся! – послышался истеричный голос какой-то барышни. В комнате раздался какой-то грохот и звяк. Кажется, Алик не ожидал подобного предположения.
- Ну, он мне вообще-то сын…- Ева слишком устала, чтобы выяснять отношения с этой женщиной. - А, ладно. Спокойной ночи.
Все равно все хорошие вещи имеют начало и конец. И на сегодня явно пора заканчивать. Это тоже как-то не комильфо.
Алик с тоской смотрел на упавшую чашку. Слава Богу, Алик не настолько дурак, чтобы уронить скрипку.
- Ну черт, - только и сказал он.
- Не расстраивайся. Сильвестр тоже уверен, что мы с тобой любовники. Я уже даже привыкла. Просто посмейся над этим.
- Эх…Неправильно это…
- Господи, но хоть ты не загоняйся на тему, что правильно, что неправильно, и как на тебя смотрят люди! – Ева энергично взмахнула рукой. Неожиданно она задумчиво посмотрела на Алика и сощурила глаза.
- Может, они не так уж неправы?
Алик от неожиданности уронил чашку второй раз.
- Нет, я не это имела в виду. Просто как ты смотришь на то, чтобы я привела молодого красивого любовника, м? – она с наслаждением потянулась и зевнула.
- Эм…
- Ну к примеру, Димку.
- Ап… - у бедного Алика аж дар речи пропал, только междометиями и может разговаривать. Бедолага.
- Ладно- ладно, я не буду у тебя его отбивать… Но… Может, мне последовать твоему примеру? Знаешь, среди студенток есть одна такая симпатичная! Красивая, молодая, талантливая, почтительная к старшим, ответственная, мне хорошо помогает и, главное, умеет варить совершенно восхитительный кофе, а не ту бурду, которую ты каждое утро откуда-то берешь, - псевдо-мечтательно протянула Ева, в красках представляя, как бы Юля отреагировала на подобное предложение. Ну, или на какую-то глубину Еву закопал бы Николай.
- Знаешь, мне иногда кажется, то ты меня к себе взяла лишь бы, чтобы надо мной самозабвенно издеваться, - обиженно пожаловаться Алик.
- Конечно! Ладно-ладно, не расстраивайся. Я же неадекват, извращенка, всю жизнь общалась с врачами из психбольницы и сумасшедшими художниками, так что, Алик, не спрашивай, что я делаю. Не обижайся.
Алик тяжело вздохнул. Но видно – простил. Всегда прощал. И её, и Димку, и других.
- Давай спать. Мы слишком засиделись, - она не удержалась и потрепала его светлые волосы. Он прильнул к её руке. Он засыпал. Но видно – ему тепло. И из-за этого тепло было и ей.
Её дом. Её приют. Краски и звуки.
И сон был отдыхом, а не кошмаром.
***
Через полтора месяца после выставки Еве надоело пахать, как лошадь, и она взяла себе выходной. Алик каким-то чудом не завалил контрольную, и из консерватории его не выпихнули. Ева иногда поражалась его способностью цепляться за соломинки и выплывать.
- Ты сегодня как? – спросила она у него, наконец, подняв себя с кровати и явившись на кухню. Он, суетясь у плиты, бросил через плечо:
- Сначала третья пара лекция у Самфирова, пятая – практика, затем я к Диме.
- Ясно все с тобой. Домой приедешь?
- Посмотрим. К слову, - он поставил перед ней чашку с чаем и печенья, - тебе посылка пришла.
- Что? Это еще что за новости? – нахмурилась Ева. Что-то здесь не так. Алик вышел в коридор и вернулся уже с какой-то плоской, но тяжелой бандеролью. Ева с опаской приняла посылку из его рук и внимательно её осмотрела. Затем, попросив у Алика столовый нож, без жалости вскрыла бандероль.
Первое, что она увидела, была газетная вырезка. Одна заметка была выделена цветным маркером.
«…Я всегда хотел, чтобы мой дом декорировали молодые люди. Мне хотелось полета фантазии, буйства молодости и свежести, - добавляет предприниматель. Как говорили сами создатели интерьера, известный художник Сергей Говорилов и его помощница, Александра Незнамова, наниматель дал им полную свободу…»
- Ого, - Ева вскинула бровью. Однако. Она отложила вырезку в сторону и снова взглянула в бандероль. Она разорвала полностью бумагу и сбросила её на пол.
Уменьшенная копия «Беглянки». Ева усмехнулась и перевернула картину. И от изумления у нее открылся рот.
На оборотной стороне тоже было изображение.
Темная комната, похожая на избу. Женщина сидела у окна. Та же женщина. Беглянка, рабыня, преступница, просто загнанная в ловушку женщина. И не она. Там лицо было сморщено от злости, а здесь она мирно улыбалась. За окном шел снег. На столе, между руками женщины, стояла зажженная свеча. Она не смотрела ни на замершее окно, ни на палящее укрощенное пламя. Она смотрела в сторону, на кого-то, кто, по всей видимости, стоял в дверях. И он не был женщине врагом. Наоборот. Именно его и её она и ждала.
Ева скосила взгляд. К низу картины была прикреплена бумажка. На ней аккуратным ровным почерком было написано «Только вам. За все».
«Арта, Арта…» - она с незнакомой нежностью снова осмотрела картину. Быть может, на рынке за нее ничего не дадут. Но Ева знала.
Цены ей не было.
Она подняла глаза. Алик смотрел на нее. Вид у него был странно довольным, как у сытого кота.
- Что ты такой счастливый? – проворчала она. У него хватило наглости улыбнуться еще шире:
- Потому что ты довольна.
Она честно попыталась не улыбнуться. Но, смотря на лицо Алика, она не смогла сдержаться.
Остывал чай. За окном осень меняла убор, притворяясь зимой. Обещали сегодня дождь.
А они здесь и сейчас, там, где тепло. И на погоду - честно наплевать.
С днем рождения, Никки. Пусть все будет дальше хорошо.
-
-
29.09.2014 в 00:43Дента! Моя чудесная, милая Дента! Я тебя так люблю! Я правда-правда тебя так люблю!
Ты кудесница, хорошая моя. Такая чуткая кудесница, удивительная, чарующая!
Я сейчас сижу, замерзшая полностью, и чувствую себя так, будто выпила чашку чая... это... это... я не могу описать словами тот огромный шар, растущий сейчас во мне. Это НАСТОЯЩИЙ И ЖИВОЙ ТЕКСТ! Вот, да! Я... я помыслить себе не могла, правда... Ты каждый раз говоришь мне правду, п р а в д у, живительную, целительную. А она еще и с фансервисом...
Знаешь, я боялась тебя дергать — не хотела отвлекать тебя от ЕГЭ, от каких-то дел, теперь вот — от института. На ОС я больше не появляюсь, а ВК, я знаю, ты не любишь, но если бы ты согласилась переписываться ВК, я бы с удовольствием обменивалась с тобой сообщениями — хотя бы парой в день, но обменивалась. Можно?
-
-
29.09.2014 в 13:48Слава Богу, ты меня не убила.
А то знаешь, это было очень стремно... И с этим подарком я познала все "прелести" дедлайна...Ты каждый раз говоришь мне правду, п р а в д у, живительную, целительную.
*ворчливо* Мне казалось, я опять изрекаю банальности. Но... а Бог с этим.
А она еще и с фансервисом...
Я под конец стала их всех шипперить.
Знаешь, я боялась тебя дергать — не хотела отвлекать тебя от ЕГЭ, от каких-то дел, теперь вот — от института.
Боже мой, я сама отвлекаюсь, будь здоров. xD
Давай так. Попробуем здесь говорить предметно, а ВК - полный флуд. Только не обижайся, если я отвечать кое-как - я действительно не люблю ВК из-за этой чатовой системы.( Есть еще умыл, но это неудобно.
-
-
29.09.2014 в 18:57Но это же ничего страшного, верно?))
Мне казалось, я опять изрекаю банальности. Но... а Бог с этим.
Это не банальность, это классика.
Давай так. Попробуем здесь говорить предметно, а ВК - полный флуд.
Ок, давай. Только прямо сейчас я не очень могу — все-таки болею, температурю, все дела. е__е
-
-
29.09.2014 в 19:13Ты не видела меня, когда я в панике смотрела на часы "ААА, три часа до полуночи, ААА!" XXD. Ничего страшного не было, было скорее весело.
А может вопрос?
Не принизила ли я светлый образ Алика?Ок, давай. Только прямо сейчас я не очень могу — все-таки болею, температурю, все дела. е__е
Конечно. Выздоравливай, дорогая.
-
-
30.09.2014 в 22:29Алик здесь вышел идеальным. Вот правда. Такой маленький лучик света, простите за пафос.
-
-
30.09.2014 в 22:41Потому что она не была рабыней, наверное. Ну и вообще - русская современная женщина.
Алик здесь вышел идеальным. Вот правда. Такой маленький лучик света, простите за пафос.
Он милая мишень для троллинга.
*тискает Ветр. Просто так, если что*
-
-
30.09.2014 в 22:50М? *искренне заинтригована*
Мур, тоже тискаю в ответ. :З
-
-
30.09.2014 в 22:52Ну не знаю. Как-то органически поняла. Не знаю!
И вряд ли уж напишу...Мур, тоже тискаю в ответ. :З
Мур.
-
-
13.02.2024 в 06:49Хотел бы поделиться с вами своим значимым опытом поиска отличного автосервиса в Оренбурге. После длительного выбора, я наконец нашел то место, которым действительно остался доволен — AutoLife.
Что мне особенно понравилось в АвтоЛайф, так это мастерство специалистов каждого специалиста этого сервиса. Мастера не только быстро и эффективно решили проблему с моим автомобилем, но и предоставили нужные наставления по его дальнейшему обслуживанию.
Мне кажется важным поделиться этой информацией с вами, так как знаю, насколько сложно порой найти действительно надежный сервис. Если вы ищете достойный автосервис в Оренбурге, рекомендую обратить внимание на AutoLife56, расположенный по адресу: г. Оренбург, ул. Берёзка, 20, корп. 2. Они работают с 10:00 до 20:00 без выходных, и более подробную информацию вы можете найти на их сайте: https://autolife56.ru/.
Надеюсь, мой опыт окажется значимым для кого-то из вас. Буду рад почитать ваши отзывы, если решите воспользоваться услугами АвтоЛайф.
Ремонт автоэлектрики в Оренбурге
Коллекция ссылок
Вашему вниманию рекомендуем надёжный автосервис в Оренбурге - сервис AutoLife56 Обзор: заслуживающий доверия автосервис в Оренбурге - АвтоЛайф 56 Открытие: рекомендуемый автосервис в Оренбурге - АвтоЛайф 56 Обзор: лучший в городе автосервис в Оренбурге - автосервис AutoLife Находка: рекомендуемый автосервис в Оренбурге - АвтоЛайф 56 01c69ef
-
-
21.02.2024 в 02:39eroscenu.ru/?page=18787
eroscenu.ru/?page=39936
eroscenu.ru/?page=25770
eroscenu.ru/?page=34218
eroscenu.ru/?page=29432
eroscenu.ru/?page=15888
eroscenu.ru/?page=40213
eroscenu.ru/?page=35058
eroscenu.ru/?page=2892
eroscenu.ru/?page=10124
eroscenu.ru/?page=49136
eroscenu.ru/?page=33767
eroscenu.ru/?page=43804
eroscenu.ru/?page=36044
eroscenu.ru/?page=8152
eroscenu.ru/?page=38958
eroscenu.ru/?page=35506
eroscenu.ru/?page=49199
eroscenu.ru/?page=26788
eroscenu.ru/?page=44645
музыкальные ссылки модные ссылки обучающие ссылки нужные ссылки информативные ссылки хорошие ссылки нужные ссылки образовательные ссылки модные ссылки кинематографические ссылки 677444_