Две осени Тибальта

[MeliDenta]

Название: Две осени Тибальта
Автор: MeliDenta
Фэндом: Шекспир, «Ромео и Джульетта»
Персонажи: Тибальт, Меркуцио, Бенволио, Валенцио где-то пробегал.
Рейтинг: G
Категория: Джен
Жанр: Флафф, Повседневность, Философия
Размер: Мини
Дискламер:
Предупреждение: ООС
Описание:
Крысолов не любил никогда осень. Сначала обманчивое тепло, проклятое ярко-красное полотно, покрывающее землю. Потом хмурое небо над головой и чавкающая грязь под ногами. Осень лжет, осень молчит, лишь ветер воет в глубине крон. Осень равнодушна и безразлична. Но ныне у осени появилось лицо. И даже два.
Комментарий.
Все тлен, все бессмысленно, ООСно даже по отношению к внутреннему виденью персонажей автора, логика покуривает в стороне, просто ангстеру внезапно захотелось флаффа. Бывает, что.
Валенцио – не ОМП, а канон. Фамилия – из головы.
Драбблы по смыслу и содержанию.
И да – автор знает, что это безумно по сути выкладывать фанфик про осень в начале лета. Просьба понять. Можно не прощать.

I

Лето ушло.
- Лето ушло, – мрачно проговорил Тибальт, разглядывая случайно упавший на подоконник красный листок. Послышалось знакомое хмыканье.
- А ты надеялся, что оно будет длиться вечно?
- Может быть, – отозвался Родетти, оборачиваясь на голос. Черные глаза Валенцио глядели с насмешкой.
- Увы, братишка, это естественный ход вещей. Не будь мечтателем.
- Не будь змеей, – ответил в тон Тибальт, угрюмо поморщившись. «Шутки» брата, если так можно было назвать эти беспричинные и несмешные подколки, его постоянно раздражали.
- Как желаешь, – пожал плечами Валенцио, тоже посмотрев в окно. По лицу мелькнула тень.
- Возможно, ты и прав в своем раздражении, – задумчиво протянул он. – Действительно, отвратное зрелище. Сначала вроде бы даже продолжение лета – тепло, свет, сухость. Кажется, что праздник: листья, трава – все так ярко, так красочно. А затем… Промозглый воздух, сырость, грязь, – брезгливо закончил брат. – Ничего хорошего. И эта яркость…. Тоже неприятна. По глазам бьет. Красный, желтый, коричневый, зеленый. А потом серый.
Тибальт промолчал, продолжая мрачно смотреть на пейзаж за окном.
- Эй? – младший Родетти дернул неопределенно плечами и процедил сквозь зубы:
- Я пойду.
- К братьям Чертелли? – вновь усмешка.
- Все равно.
- Ну удачи, что, – громко хмыкнул Валенцио и вернулся к отложенной книге. Тибальт бросил на него злой взгляд, отвернулся от окна и направился к выходу из дома.
Вольный ветер танцевал в городе, в своих холодных невесомых руках беря ворох пятнистых листьев и разбрасывая их по сторонам, смеясь и издеваясь. Кто-то разлил золото в небесах, перемешав его с соком кровавых ягод. Солнце уже прошло точку зенита. Скоро багрянец кровью окрасит облака по линию горизонта.
Кровь. Вино.
Золото. Песок.
Эти два цвета царствовали пока в Вероне.
Тибальт сморщился. Не любил. Бабье лето – неверный свет. Скоро дождь, скоро слякоть. А сейчас осень лишь копирует движения танца лета.
И это безоблачное небо – лишь голубой шелк, который кто-то накинул на пыльный купол.
Что хорошего в этой осени? Что находят в ней меланхоличные романтики?
Печаль, тоска, грусть…. Все самое темное выходит наружу в такие проклятые дни.
Воспоминания о зле и боли.
Тибальт ненавидел ложь ранней осени. И ненавидел правду поздней.
Он внезапно остановился и поднял глаза на небо. Безоблачное, чистое, высокое и светлое-светлое, небо бывает таким только осенью. Криво усмехнувшись, Тибальт завернул с прямого пути на площадь и направился к чаще сикомор, растущей за западными вратами города. Под его ногами шуршали листья, выдавая его ветру, который разнесет этот шум по округе, и все поймут, что он уходит. Предательский треск листков этой сухой бумаги. Все сухо, все засохло. Но где-то пахнет дождями.
Осень – время смерти, старости, меланхолии – всего того, чего Тибальт внутренне боялся и не любил.
Золотистая паутина осени оплела собой лес, эти тонкие ниточки, зацепившись за корявые ветки и кору, лишь чуть колебались, повинуясь движению воздуха. Но листья не путались в этой канве – нет, они, проклятые, падали на землю, продолжая покрывать её этим одеялом. На взгляд оно так красиво – будто витражные рисунки в окнах, только свет отражается от красных и оранжевых стеклышках. Но что под первым слоем? Грязь. Насекомые. Гниль.
Расплавленное золото покрыло небеса и стекло на землю…. И свет, солнечный свет отражался от этой жидкости, как в зеркале…
Внезапно Тибальт острым слухом кошки уловил какие-то звуки в глубине чащи. Он недоуменно остановился, прислушиваясь. Кто-то тихонько читал себе под нос не то стихи, не то молитву. Тибальт оторопело осмотрелся и, движимый любопытством, последовал на звуки. Пройдя дальше по тропинке, он заметил какую-то фигуру за ближайшим деревом, поэтому Тибальт медленно и осторожно, чтобы листья не выдали его присутствия, подошел ближе и заглянул из-за ствола.
Старый знакомый, по совместительству – старый неприятель, шут Меркуцио Скалигер что-то увлеченно чертил палочкой на земле, бормоча нескладно какие-то строчки. Тибальту захотелось презрительно фыркнуть и после этого гордо удалиться, когда его взгляд зацепился за эти неровные кособокие знаки, которые появлялись на зыбком песке, недолго сохранявшем эти переданные слова – ветер смеялся, листья падали рядом, и усилия оказывались тщетными. Внезапно Тибальт неудачно шагнул вперед, и под ногой хрустнула ветка. Меркуцио Скалигер быстро поднял голову. В первую секунду его серые глаза было трудно назвать доброжелательными – гнев и раздражение от того, что его прервали. Затем он фыркнул и неожиданно весело воскликнул:
- С осенью вас, синьор Кошачий Король!
- Не думаю, что осень – это то, с чем можно поздравить, – хмуро проговорил Тибальт, даже мысленно не оскорбившись на прозвище. Привык. А надрать уши шуту он всегда успеет. Даже, может быть, и сейчас. Это же так привычно.
- И именно поэтому я повторно вас поздравляю с осенью! – задорно отозвался Скалигер, лукаво ухмыльнувшись. Внезапно глаза его сузились, стали подозрительными и настороженными:
- Вы здесь ко мне или так прогуливаетесь? Вроде бы я дуэлей вам не назначал, поэтому не понимаю, что вас могло ко мне привести. Неужто Нот резвится?
- Не понимаю ваших шуток, синьор Скалигер, – с заметным недовольством проговорил Родетти. Шутки Меркуцио раздражали его примерно в той же степени, что и подколки Валенцио. Даже больше, ибо Валенцио был родным братом, а Меркуцио Скалигером – лучшим другом его кровных врагов.
- Это лишь значит, что у вас нет чувство юмора, синьор крысолов, – ухмыльнулся Скалигер. – Так соизволите ответить?
- Просто я гулял. Это запрещено? – получилось грубо.
- Абсолютно нет, хотя я бы запретил Капулетти гулять по общественным местам, если бы я был герцогом… – Меркуцио откинулся на ствол, как на спинку стула, и с усмешкой смотрел на Тибальта, чье лицо залилось багрянцем под стать деревьям в округе.
- Это оскорбление!
- Что вы, это только мечты, – он завел руки за голову и закрыл глаза, все так же ухмыляясь. Это вообще что за наглость?!
- Синьор…
- Может, вы хотя бы сядете? – раздраженно перебил его Меркуцио, открывая глаза. – Что вы над духом стоите, черт побери? Мне это не по нраву! Либо сядьте уже, либо валите.
- Не грубите мне! – мигом ощетинился Тибальт, но тут же переспросил недоуменно: – Мне можно сесть?
- Ради Бога! Осень же! – совсем непонятно к чему добавил Скалигер. Родетти, недоверчиво смотря на врага, все-таки присел рядышком, тоже прижался к дереву и огляделся.
Небо неровными оборванным лоскутками виднелось в переплетении веток, которые прочным навесом укрыли сидящих юношей. Почему-то эти клочья тоже были чуть желтее, чем обычное полотно небес – и не понятно, это листья отражали свет, отчего сияли кромки, или кто-то провел обмакнутой в золотую краску кистью по куполу.
Ветер резвился, кружа поднятые с земли рыжие лоскутья, безжалостные оторванные от дурно сшитого одеяла, ветви бились друг о друге. Шуршали листья. Подымалось рваное полотно, будто служанка госпожи Осени вытряхивала пыль из ткани.
Меркуцио блаженно улыбался, крутя в руках за черенок лист. Тибальт горько осматривался, прощался с летом. Не хотелось. Очень не хотелось, потому что лето – счастливая пора. Когда кипит от жары кровь, когда разум пьян от теплоты. Родетти зябко поежился, будто Зима, жестокая вышивальщица и ткачиха, иголкой из стального льда кольнула ему быстро-быстро несколько раз по руке. Не до крови – до боли.
- Что вы так нахмурены? – внезапно спросил у него Меркуцио, подняв веки.
- Не ваше дело, – резко отозвался Родетти. Тот фыркнул:
- Какая гордость. Какая спесь!
- Синьор…
- И сразу обижаться! Я поражаюсь, – враг хмыкнул. Что же ему все смешно?! Тибальт сквозь зубы процедил:
-Тогда объясните мне, что меня должно радовать в осени.
Меркуцио приподнялся, непонимающе посмотрел на крысолова и протянул:
- А почему не должно?
- Синьор, мне не нравится ваша манера отвечать вопросом на вопрос!
- А мне не нравится ваша резкость, грубость, гордость и самомнение, но, черт побери, даже я веду себя приличнее, чем вы! – раздраженно отозвался шут. Затем внезапно нахмурился и поглядел на небо. Затем задумчиво проговорил:
- А чем вам не нравится вот эта погода?
- Зима скоро, – с ходу ляпнул его враг, первое, что в голову пришло. И самое искреннее.
- Это нормально. Радуйтесь пока осени.
- Не могу, – резко отозвался Тибальт. – Что в ней хорошего?!
Меркуцио вскинул бровью, но сделал паузу. Затем ответил все-таки:
- А вы оглянитесь. Посмотрите на яркие листья, посмотрите на яркий свет. Разве это не славно? Знаете, – неожиданно повернулся он к крысолову, – осень, эта рыжая и бесстыжая синьорина, очень… разная. Для меня это вот этот свет, буйство красок, когда все будто залито легкой невесомой смолой, скоро застынет этот свет, станет янтарем. Такая осень для меня радость. Для меланхолика это повод поразмышлять о бренности бытия, поэтому для него это мрачная пора перехода к смерти – к зиме. Для кого-то (здесь Меркуцио заметно замялся, неожиданно нежно улыбнувшись)… для одного человека это повторное крещение, чтобы войти в дом уже другим, поэтому для него осень – дождь, грозы, чистый воздух после молнии, которая сожгла в нем всю пыль и грязь. Осень – поразительное время. Это время веселой грусти и грустного веселья, это противоречия, это и мрачное небо и это свет, отражающийся от рыжих листьев. Вот что для меня осень. Вот почему я её люблю.
Тибальт недоверчиво покосился на болтуна. Тот ухмыльнулся, но затем мечтательно повернулся лицом к небу и солнцу.
- Но… это так грустно, расставаться с летом, – как-то не обсуждаемо глупо и честно произнес Тибальт, тоже вглядываясь в навес над ними. Там ветка так переплелась с другой, там образовала кривой крест с третьей. А небо все равно видно клочьями.
- Грустно, – не стал спорить Меркуцио, все равно улыбаясь. – Но кто бы выдержал вечное лето? Вечную жару, духоту? Я люблю лето, но нет, синьор, я не хочу жить в таком мире. Господь да простит мои слова, в аду ещё успеется пожариться.
Тибальт неуверенно хмыкнул, но тут же взял себя в руки. Меркуцио снова прилег, уже на землю.
- Вам не пыльно, или для вас это нормально? – попытался подколоть его Родетти. Неудачно.
- Абсолютно, – умиротворенным голосом пробурчал Меркуцио. Тибальт покачал головой, успев тысячу раз проклясть тот момент, когда он вдруг разговорился со Скалигером, и прислонился к дереву. И просто смотрел на небо.
- А красиво, – неожиданно даже для самого себя признался Родетти. Меркуцио, не открывая глаз, пробурчал:
- Ага…
- Но вы закрыли глаза!
- Но я чувствую на себе лучи солнца. И знаете – так спокойно и славно вздремнуть на природе! Жаль, что вокруг одни зануды, для которых это, видите ли, непристойно…
- И много их?
- Валентин, Парис, вы… Достаточно, – наотмашь взмахнул рукой Скалигер, приоткрыв глаза и ехидно взглянув на Тибальта. Тот от возмущения чуть не поперхнулся:
- Я?! Зануда?!!
- Ладно, вы суровый воин из геройских баллад, вы горды, смелы и вообще суровы до невозможности. Да черт побери, так нельзя жить!
- Синьор шут, а вы…
- Легкомысленный болтун, балагур, арлекин, идиот. Я всегда говорил, что я идеален…
Тибальт аж опешил от такой наглости. А тот… улыбался, черт его подери!
- Синьор, –угрожающе начал Родетти, но Меркуцио его перебил:
- Господи, ну не начинайте снова! Завтра вы мне опять это скажете в лицо, можно отложить!
- Вы сегодня как-то слишком благодушны, – фыркнул Тибальт. Получилось невпечатляюще.
- А почему нет? – лукаво спросил Меркуцио. Внезапно он приподнялся, огляделся и, к изумлению и так потрясенного Тибальта, стал собирать упавшие рядом с ним листья.
- Шут…
- Тихо! Понюхайте! – Скалигер резко сунул прямо под нос букет из листьев сикомор. Первым движением Родетти было зажать нос, чтобы не учуять удушающий мерзкий запах прелых сырых листьев, но затем он случайно втянул в себя воздух. И удивленно поднял глаза на улыбающегося Меркуцио:
- Пряный, – отметил он с изумлением. – Странно. Я думал, запахнет гнилью.
- Еще не настолько сыро, синьор, – со смехом отозвался Скалигер и резко вскочил на ноги, чего Тибальт не ожидал никак. И с каким-то детским озорством разбросал охапку листьев. Часть из них упала прямо на Тибальта, часть из них подхватил ветер, унося их дальше, чтобы принести весть, что осень, новая хозяйка, пришла, другим краям. Сказать это Адидже, сказать это другим городам вольной Италии…
- Синьор, это уже перешло все границы! – воскликнул, мигом вспылив, Тибальт, отмахиваясь от этих легких золотых украшений. А Меркуцио уже стоял у дерева этак в двенадцать локтей от дерева, где он сидел минуту назад. И улыбался. Тут на него упал луч солнца, и Тибальт с удивлением заметил, что каштанового цвета кудри Скалигера превратились в медные. Как листья, как солнце. Как осень.
- Вы вызовите меня на дуэль за эту шалость? – с насмешкой проговорил он. Тибальт вымолвил:
- Нет, лишь спрошу… Вы, случайно, не сама Осень?
Какой глупый вопрос.… Но Меркуцио лишь засмеялся.
- Увы, синьор, но лишь для вас увы! Иначе бы вы были лишены несчастья лицезреть меня остальные три сезона!
Тибальт же хотел издать смешок, когда осекся – ему не положено смеяться. И вообще!
- Надеюсь, вы все равно враги, верно? – угрожающе спросил он. Скалигер хмыкнул:
- Естественно. Вы мне все равно не нравитесь. Мне противны ваши качества, которые вы всячески взращиваете в себе, мне непонятны ваши устремления. Вы все равно хотите отправить на тот свет моих друзей, – в голосе неожиданно прозвучал гнев. – Вам все равно хочется обагрить и так украшенную кровавыми пятнами осеннею землю. Нет, синьор крысолов – мы враги.
- Пока что-то не изменится? – зачем-то спросил Тибальт.
- Пока что-то не изменится, – с какой-то странной легкостью согласился Скалигер. И улыбнулся, будто не помнил обид. И послышались удаляющиеся прочь шаги, звук которых смягчали листья…
И Родетти понял каким-то неосознанным уголком души, что именно так улыбается и так уходит ранняя осень – светло, со смехом, без зла. И все золотое, яркое, веселое…. И поэтому он тоже едва-едва, краем рта улыбнулся вслед этой самой осени.

II

Тяжелое серое небо придавливало всех жителей Вероны, шпили церквей протыкали его насквозь. Немилосердное, оно казалось слишком близким, будто крышка гроба. Нет простора, нет высоты – лишь давящее белое одеяло из жестких перьев. В такие дни жестоко болела голова, точнее – ноюще гудела, не в силах выдержать такую тяжесть.
Тибальт, растерянно крутя в руках нож, сидел в кресле. Минутой назад у них вышел очень неприятный разговор с братом, который, в очередной раз вспылив ни за что, ни про что, куда-то в раздражении ушел, слава богу, хотя бы не театрально хлопнув дверью. И хоть уголком сознания брат его прекрасно понимал, что Валенцио всегда как «на иголках», а уж в ноябре – тем более и что просто старший Родетти еще хуже переносил это тяжелое небо, Тибальт был зол и сердит на него. Разговор в который раз зашел о братьях Чертелли, друзей Тибальта, которых Валенцио просто терпеть не мог. Как всегда – упреки, защита и обвинения, и все, как всегда, – на повышенных тонах. Воистину, житьё братьев всегда было очень сложным, то цапались, как две кошки, то вполне мило беседовали, подчас доверяя друг другу то, что Тибальт не мог сказать Петруччо Чертелли и что Валенцио просто не мог никому сообщить. Непонятно, отчего такое – то ли так похожи, то ли строго наоборот.
Сейчас они поссорились. В общем, привычно. Валенцио ненавидел позднюю осень – он ненавидел сырость, слякоть, дождь, морось, постоянную серость везде. Октябрь и ноябрь всегда навевали на него тоску, все самое горькое возвращалось к брату, все, что испепелило лето солнцем и смыла водой весна. В это время он был как никогда близок к той грани между «чуть-чуть выпил» и «вдребезги пьян».
В этом братья были очень похожи. Тибальт неприязненно посмотрел в окно. Голые ветки мерно стучались в одну закрытую ставню, а её вторая половина чуть покачивалась - то ветер, смешливый странник, вновь забавлялся. В щелке было видно пасмурное хмурое небо, тяжелое, как саван – и, запутавшись в нем, не выберешься.
Ветер донес до него еще одну весточку – приглушенный запах холодного дождя. Еще чего не хватало! И будут барабанить капли по крыше, по стенам, снова размоется дорога, превратится земля в мерзкую липкую грязь, лужи обратятся в моря, вода не даст и шагу вступить. Только дураки радуются дождю – думают, принесет облегчение. Нет. То не вода в купели при крещении – лишь грязная соленая водица, которую выжимает неведомая прачка из небесной канвы прямо на них.
Ушла пора теплого, горького, но светлого бабьего лета. Стало хуже. Много хуже.
Валенцио долго не приходил, заметил Тибальт и тяжело вздохнул. Придется идти искать братца. Опять в таверне. Только в какой? Валенцио никогда не бывал в местных, находящихся неподалеку трактирах, куда часто наведывались крысолов с друзьями. Тибальт подозревал, что тот ходит на другой край города, чтобы не пересекаться даже переглядами с остальными молодыми Капулетти, с которыми Валенцио умудрился окончательно рассориться.
Тяжело жить в городе, где все друг друга ненавидят! Но ты не имеешь право так сказать. Не имеешь право выкрикнуть в небеса. Даже на молитве к Богу обратиться – и то украдкой, обманом. Не имеешь право.
Черт… это осень навевает такие мысли?
Тибальт ненавидел Монтекки. И из-за кровной вражды, и из-за того, что их идеалы, их маски, их черты характера были ему чужды. И лицемерие их его выводило из себя.
Он был честен – Монтекки он действительно не любил. Но одно дело недолюбливать, не понимать, не терпеть, ненавидеть лично, и совсем другое – желать всем сразу мучительной гибели…
Точно, осень, дурная гостья, вошла в его дом непрошено, положила ему на голову свои ледяные ладони, пахнущие гнилыми настилом листьев и мокрой землей, и стала ему нашептывать на ухо какие-то глупые тоскливые мысли, которые черным ядом лились, перемешиваясь, в крови. Он повернул голову к двери и нахмурился. Кто зашел в его дом? А кто сейчас выйдет, прогнанный, спущенный с лестницы? Осень? Как можно прогнать эфемерную сущность? Как можно выгнать эту скользкую даму? Как прогнать ундину с человеческими ногами, с переплетенными в мокрых седых волосах оранжевыми, как огонь, который совсем тут не в тему, листьями? Она смотрит на тебя с тоской и грустью – не так, как улыбалась она в начале своего правления в Вероне, светло и весело, празднично украшая свой дом.
Все, хватит! Пустые размышления! Нужно найти Валенцио. Тибальт резко поднялся с места и зашагал к двери. И нарочно шагал четко и сильно, словно растаптывал свои мысли.
На улице было душно. Небо накрыло их так плотно, что и нет просвета, да оказалось все еще хуже – было холодно. Тибальту казалось, что он с минуту на минуту задохнется, и он зябко кутался в плащ, спасаясь от игл прохлады. А воздух был плотным…
Он заглядывал в каждую таверну по пути. Заглядывал, осматривался, затем хмыкал и сразу же уходил. Он не понимал, чего это он. И зачем ему Валенцио? Все равно же тот вернется вскорости, злой, раздраженный и пьяный. Зачем ему встреча с ним?
Но он шел. И искал он, правда, все-таки не брата. Но что?
На улицах пустынно. Все почувствовали, что приближается дождь, что скоро сшитые как попало лоскутки небес, то светлые, то темные, распорет стальная, накаленная до предела игла молнии. Никого не было – даже слуги и посыльные не сновали привычно по улицам. От этой пустоты стало еще более тошно.
Ветер донес до него какой-то мерзкий запах. Кто-то сжег то ли свечку, то ли бумагу, и серый пепел смешался с капельками воды в воздухе. Тибальт попытался отмахнуться от этого флера, но вскоре обреченно закашлялся – это было невозможно. Воздух был вязок и прозрачен.
Не в силах больше идти, он побежал. Лишь бы скрыться прочь из этой захлопнувшейся шкатулке, где темно, душно и пахнет плесенью…
- Да черт подери! – не выдержал Родетти, когда, неудачно завернув за угол, он столкнулся с еще одним человеком. Он отшатнулся и раздраженно посмотрел на прохожего. Синий плащ, рука на эфесе и удивленный и вместе с тем спокойный взгляд светло-карих глаз. Вот ведь принесла нелегкая.
- Монтекки, смотрите, куда идете! – резко выпалил Тибальт. Синьор Безволио пожал плечами и до скрежета выдержанным тоном ответил:
- Синьор, если я скажу, что просто проходил мимо и отнюдь не ждал вашего появления, вы мне не поверите и скажите, что я нарочно прошел мимо этого места именно в тот момент, когда вы так из него… вышли.
Тибальт уже открыл рот, чтобы сказать опять что-нибудь резкое, но тут же опустил плечи и тяжело вздохнул:
- Поверю.
Бенволио Монтекки удивленно покосился на кровного врага. Видно, он не ожидал такого от задиры-Родетти. Поэтому он кашлянул, не то от сырости, не то от смущения, и с явным намерением удалиться прочь склонил голову и сделал шаг назад. Но Тибальт, оторвавшись от своих горьких размышлений, внезапно спросил, сам того не желая, как всегда, случайно, сгоряча:
- Отвратная погода, не так ли?
- Вас интересует мое мнение? – непонимающе проговорил Бенволио, судя по напряженному, как струна, голосу, ожидая подвоха.
- Вы не поверите, да, – раздраженно отозвался Родетти.
- Я лично считаю, что погода неплоха, – осторожно, будто подбирая слова, начал Монтекки, подозрительно поглядывая на врага.
- Да ну? И что же «неплохого» в том, чтобы мокнуть? – фыркнул как-то криво Родетти. Черт, ну как так у Валенцио хорошо получается?! И почему он вообще завел эту беседу ни о чем с врагом, с Монтекки? Он должен его вызвать на дуэль… да почему сейчас осень вокруг ему представлялась куда худшим врагом, чем все Монтекки вместе взятые. Господи, кажется, эта старуха его с ума свела… Старая дева с мертвым лицом, обрамленным седыми, с редкими рыжими нитками волосами.
Молчание. Ветер попытался поднять вихрь, но как-то слабо, неуверенно. Трудно ему пробиться сквозь этот вязкий воздух. Листья не шуршали, не выдавали ничем своего присутствия. Тяжелая, как и эти небеса, пауза. Тем временем Тибальт внимательно смотрел прямо в глаза Бенволио. «Болотный» – внезапно вспомнилось ему слово, которым нарекали подобный цвет. Светло-карий с каким-то еще непонятным цветом, то ли зеленым, то ли серым, и не разберешь. Особенно сквозь эту стену осеннего промозглого воздуха между ними.
- Я не слишком понимаю… – проговорил Бенволио, но Родетти его перебил:
- Ближе к делу. Скажите мне – как вы относитесь к осени?
- Зачем вам знать мое мнение касаемо времени года? – холодно и вежливо поинтересовался Монтекки, отчего Тибальт заметно вздрогнул – он никогда не любил эту проклятую сдержанность, ему вообще это было чуждо.
- Не знаю, – опустил плечи Родетти, честно и прямо, с каким-то недоумением от этой всей глупой фарсовой ситуацией.
Молчание. Монтекки отвел глаза и с каким-то интересом стал изучать небо над ними. Тибальт тупо разглядывать стену переулка. Тронул её пальцами. Холодный мертвый камень, обжигающий именно своим льдом. Осень сделала его таким.
- Синьор, возможно, это станет для вас ответом,… я люблю осень.
Хмыканье.
- Почему-то я не сомневался.
- Почему? – удивление вперемежку с интересом.
- А вы такой же, – сразу же сказал Тибальт, тоже переведя взгляд на небо. Ткань скоро не выдержит скопившейся влаги, скоро порвется. Монтекки лишь ухмыльнулся без смеха. Не стал уточнять, что значат эти парадоксальные слова: «такой же, как осень». Снова тишина. Вокруг не было ни души, кроем них, двух врагов, которые почему-то пока отложили старые распри, оставили остывать горячий после прошлых битв клинок в ножнах и просто разговаривали о пустом. Об осени.
- Вы не любите осень? – внезапно спросил Монтекки. Кажется, ему не было любопытно услышать ответ, но черт знает, что под этой доброжелательной маской.
- Ненавижу.
- Почему?
- К чему расспросы?
- Око за око. Вы меня тут допрашивали. Хотя, если вам неприятно, можете молчать.
- Потому что это смерть, – практически не слушая слова Монтекки, начал Родетти, недовольно убрав волосы, которые упали прямо на глаза. – Скоро зима, и холод уже тут как тут. Я ненавижу осень за это. За сырость. За холод. За дождь. За туман. За обреченность и вновь открытые раны. За серостью. За воспоминания.
Глупая, глупая откровенность! Тибальт тут же прикусил язык, поняв, что сказал слишком много. А впрочем… все это и так было глупым. Куда уж дальше.
Глаза Монтекки почему-то чуть потеплели, по крайней мере, излишняя осторожность исчезла. Он положил ладонь на стену и снова вскинул голову.
- Понятно. Даже слишком.
Внезапно раздался громкий раскат грома, и молния отразилась на стене. Тибальт непроизвольно одернулся, будто от змеи, и тут же его лицо залила краска стыда за этой страх.
Улыбка чуть тронула уста Монтекки. Из его глаз пропали холод, настороженность и подозрительность, и Тибальт не узнал бы своего старого знакомца, если бы не стоял с ним рядом и не увидел это изменение.
- Что вы улыбаетесь? – не удержавшись, непонимающе спросил Родетти. Тот перевел свой взгляд с небес на врага, и даже тени прежнего недовольства и прочего не появились в этих болотных омутах. Точно молния его ослепила, и он забыл, что кровный враг перед ним.
- А почему бы не улыбнуться? – мягко спросил он. Доброжелательно, полностью доказывая свое имя.
- Я не понимаю, – продолжал упрямо гнуть свое Тибальт, понимая, что это все – пустые беседы, но ему захотелось что-то доказать… или осознать. – Что для вас осень?
Молчание. Затем Монтекки как-то хрипловато (от холода ли?) начал:
- Что осень? Для меня это… перелом. Да, это преддверье. Знаете, может, это покажется вам глупо, но я люблю именно такую позднюю мокрую осень, которую вы так ненавидите. Осень – конец круга, это… очищение. Чтобы войти в дом новым.
Почему-то ему было трудно говорить. Ему было трудно открываться, трудно говорить о сокровенном, о том, что ему не казалось глупым. Может, он боялся, что Тибальт поднял бы это на смех? Серьезно ошибался Бенволио – но откуда ему знать?..
- Без осени не будет ничего. Не будет зимы, новой весны и столь обожаемого вами лета. Осенью бывает тихо – как никогда. Для меня это покой, который и в самый громкий ливень останется покоем и тишиной…
- Вы любите тишину?
- Куда больше, чем пустые сколки, – с какой-то горькой насмешкой проговорил Монтекки. Тибальт сразу же нахмурился и внутренне собрался отражать удары. Но Монтекки не стал продолжать свою мысль, он снова поднял глаза не серое небо.
- Что еще? – поторопил его враг. Что ему нужно? Что он хотел услышать? Он честно не понимал Монтекки – не только потому что тот его кровный враг, но и потому что их характеры и идеалы располагались аккурат на разных концах доски для игры в эту мудреную индийскую штуку…
- Что еще для меня это время значит? – он словно задумался. – Знаете, это время позволяет думать. Не смейтесь. Осень – время не тяжелой грусти, как вы себе представляете, а легкой задумчивости. Она навевает воспоминания, и именно осенью приходится решать, что ты возьмешь с собой в новый год. Осень – время перехода.
- И вы любите эту сырость? Эту серость?
- Люблю, синьор. Люблю… и лучше не просите объяснить почему. Мне лично безумно сложно объяснять, почему я что люблю, а что-то – нет.
- Вам вообще сложно что-то говорить. Вы не из разговорчивых.
- Есть такое…
Внезапно они оба вздрогнули и снова подняли взоры на небо. Снова молния, гром. А потом они оба услышали один и тот же повторяющийся монотонный звук – это капли стучались в дома.… Где-то там наверху разбился хрусталь, и затупленные осколки полетели к земле…
- Дождь, – с каким-то удивлением произнес Тибальт. Точно не мог поверить, что дождь – не просто какой-то далекое, практически сказочное явление, а здесь, тут…
- Вы наблюдательны, – с беззлобной ухмылкой отозвался Монтекки, смотря по сторонам. – Может, пойдемте? А то стоим, без дела, без разговора.
- Но мы тогда попадем под дождь, – удивился Родетти.
- А вы боитесь воды? – снова эта мягкая улыбка.
- Конечно, я же крысолов, – решил пошутить Тибальт, но все равно опасливо смотря на эту серую штору, которая в мгновение ока закрыла сцену перед ним. Что она ему несет? Может, это его гибель? Осень же.… А что есть осень? Для каждого – свое.
- Синьор, – с каким-то укором произнес Бенволио. – Неужели вы решили всерьез заделаться кошкой?
- Да нет… Черт, что я делаю?
- Творите всякие непотребства. К примеру, не деретесь с Монтекки.
- Грех. Бесспорный грех.
- Будете сейчас его исправлять? – и Тибальт с удивлением заметил, как потускнели глаза Монтекки. Как дождь. Появилась пелена, снова появился холод. И что-то еще… Усталость. Смешно. Он ничем не выдал своей досады – даже в глазах вновь появилась простая доброжелательность. Простая и неискренняя. Все то, что в нем так сердило…
- Нет. Просто завтра исповедуюсь, – и смело вышел из-под защиты стыка крыш. Он не увидел удивления Монтекки. Просто тот вскоре оказался рядом. Они просто шли.
Мигом намокла одежда, волосы свисали сосульками. Он не знал, зачем он сделал это – и почему поддался на слова Монтекки. Глупец Родетти. А впрочем… почему бы не воспользоваться предложением самой хозяйкой этого времени? Точнее, хозяина…
- Успокойтесь, синьор, – внезапно услышал он голос Бенволио, – враг всегда враг, это понятно даже мне. Мы все равно никогда не сможем понять друг друга.
- Да, – согласился без ропота Родетти. – Не сможем.
Дождь смывал их следы, бил по листьям, заставляя упасть те, которые, стойкие, остались после атаки ветра. Неожиданно Тибальт остановился и втянул в себя воздух.
Гарь исчезла. Веяло холодностью льда и какой-то свежестью. Вязкий тяжелый воздух был разорван в клочья. Его разорвала молния. Его смёл дождь.
Вся пыль опустилась на землю, оставив воздух чистым.
Рядом шел Монтекки, который улыбался. Просто удивительно, как мало иногда нужно человеку, чтобы обрести счастье. Быть в своем времени.
Дождь все шел, шел, шел…. Барабанили капли. Стук, стук, стук… Свинцовые небеса над головой. Но, краем глаза, крысолов углядел появляющиеся светлые прорехи в кованых доспехах небес.
Быстро наполнились ямы в земле, а в них плавали красные листья. Как кораблики, честное слово. Поддавшись какому-то внутреннему порыву, Тибальт наклонился и выдернул из воды один листок. Грязная вода стала медленно стекать с пальцев Родетти, но он и не приметил такую мелочь. Он приблизил листок к лицу и принюхался, пытаясь уловить тот пряный запах ранней осени, той опьяняющей, щедрой на дары поры.
Но тот запах был заглушен другим, который присущ именно этой осени – запах воды, сырости и тумана. И хрусталя. Какой-то чистоты, будто ветер принес с моря аромат соли…
- Не буду вам больше досаждать, – неожиданно проговорил Монтекки, и Тибальт еле уловил его отдаляющиеся шаги сквозь нескончаемый перебор дождя. Родетти обернулся и уже хотел сказать «Подождите», когда осекся. Пару секунд молчания.
- Скажите… вы давно знакомы… с этим?
Тот обернулся и задумался, смотря по сторонам и наверх.
- Уже не вспомню, – внезапно отозвался он. Тибальт кивнул, приняв к сведенью этот практически ничего не значащий ответ. Монтекки повел плечами и внезапно улыбнулся. Одними краешками рта, сдержанно и точно закрыто ото всех. Затем он отвернулся, и шаги снова затихали из-за воды…
Родетти стоял, как идиот, и смотрел вслед своему врагу.
Поздняя осень со светло-карими глазами и потускневшим синим плащом вскоре исчезла в серой дымке серебряного дождя.

III

Осень, зима, весна, лето.
И пройден круг.
И вновь эти мрачные слова «Лето ушло» сказаны в окно, где зеленую траву закрывают еще редкие капли желтизны.
Только сказаны они уже не Тибальтом.
- Да, – лишь согласился он, уже без неприязни смотря на летне-осенний пейзаж. Танцуют Лето с Осенью танец перехода – там с платья рыжей ведьмы спадают золотые монеты, пришитые засохшими травинками к поясу, там примята еще ярко-зеленая тропинка. Валенцио хмыкнул и пригубил бокал. Красное вино, похожее на рябину.
- Может, пройдемся? – внезапно предложим младший Родетти. Валенцио с удивлением отставил прочь бокал и уставился на брата:
- Зачем?
- Просто так.
Просто так… а именно из-за этого «просто так» происходило так много. Тибальт прищурился, ожидая ответа брата. Тот, все так же недоуменно, пожал плечами:
- Можно и пройтись…. Но без Чертелли!
В другое время Тибальт бы обиделся, и вновь бы ссора омрачила день, но сейчас Родетти лишь фыркнул и вскочил с места:
- Как хочешь. Я и не думал, что ты станешь настолько любезен, что согласишься на их общество.
- Помилуй Бог, только после смерти, – хмыкнул так по-знакомому старший брат и отошел от окна. – Ну пойдем, раз предложил…
Два брата, быстро накинув на себя плащи, вышли из дома.
Было раннее утро, было тихо и сонно. Лишь ветер… опять ветер, всегда ветер, вечный путник и странник. Он ныне принес с собой весть.
- Эй! – недовольно воскликнул Валенцио, когда Тибальт неожиданно подался вперед и поймал пальцами сорванный вихрем с ветки оранжевый листок. Бумажка с новостью. Родетти, не обращая на возмущение старшего брата, приложил листок лицу. Пряный.
- Осень, – внезапно ухмыльнулся Тибальт и стал поигрывать листочком в руках. Валенцио подозрительно покосился на брата.
- Тибальт, ты ведешь себя, как ребенок, – презрительно фыркнул он, отойдя от первого потрясения. Тибальт на удивление даже не обиделся – он знал характер брата и давно свыкся с этими шутками. Хоть и раздражали подчас - эх!
- Да, веду.
- Зачем?
- Потому что хочется.
Валенцио хлопнул ладонью по лицу.
- Валенцио, ну можно хоть ненадолго не быть столь критичным?
- Нельзя! С тобой – нельзя! – сказал, как отрезал, старший Родетти. Тибальт хмыкнул:
- Валенцио, ты на сколько меня старше?..
- На два года. А что? Уже забыл?
- Нет, просто предлагаю иногда оглядеть, как ты себя ведешь, – с мстительной ухмылкой произнес Тибальт, продолжая крутить в руке листочком. Валенцио возмущенно посмотрел на младшего:
- Это еще что за…
- Не ворчи, – посоветовал крысолов, посмотрев на небо. Чистое высокое, и нет предела этой синеве…. И на фоне синего шелка кружились яркие листья разный цветов: зеленый, желтый, оранжевый, бордовый, и каждый – со своим, неповторимым рисунком. Какой-то художник одновременно уронил с десяток кувшинов с краской на деревья…
- Как желается.… О, Монтекки, – без какого-то энтузиазма промолвил Валенцио, рукой показав на вышедших на основную улицу из переулка Бенволио с Меркуцио. Старые знакомые. Самые главные враги. Тибальт незаметно ухмыльнулся. Они действительно были его врагами. И весь год он их послушно ненавидел, они не терпели его – все на редкость взаимно.
- Что, сейчас пойдешь вызывать шута и Безволио на дуэль? – хмыкнул Валенцио, брезгливо смотря на названных. Отношения Валенцио с ними были примерно такими же, как у Тибальта, разве что со Скалигером они больше на словах выясняли отношения, ну а с Монтекки давно уже установилось взаимное неприятие. Все как всегда…
Нет.
- Синьоры! – не отвечая брату, крикнул врагам Тибальт. Рядом послышалось обреченное «ну началось…» Те остановились как вкопанные и обернулись. Лицо Меркуцио приобрело то нахальное и задорное выражение, которое Родетти не терпел ни от кого. Монтекки заметно потянулся к эфесу шпаги, но лишь вежливо кивнул:
- Здравствуйте, синьоры.
Тибальт ухмыльнулся:
- С осенью вас!
У Валенцио благополучно отвисла челюсть, Бенволио Монтекки удивленно вскинул бровью, а Меркуцио Скалигер буквально после полусекундного замешательства засмеялся и выкрикнул в ответ:
- И вас, синьор! Неужели довольны этой погодой?
- Вполне, синьор, спасибо за внимание.
- Что ж, рад я за вас, синьор крысолов!
Падали редкие листья, кружились в вихре. Золото понемногу приходило в этот изумрудный мир. А ведь все драгоценно и красиво.… Даже медь и золото ранней осени. Даже сталь и серебро поздней.
- Меркуцио, нам пора, – внезапно дернул того друг и бросил взгляд на кровного врага. И улыбнулся. Будто понимал, к чему эта интерлюдия. Но его время еще не пришло – не пришла пора бесконечного дождя. Скалигер кивнул и весело помахал Тибальту рукой. Словно он не помнил старых обид, старого зла, которое до сих пор гнездилось в сердцах всех четырех присутствующих. Но пока… пока они все друг другу простили. На время. На пока.
- М-да, – протянул с непередаваемым выражением лица Валенцио, смотря вслед кровным врагам: – Какой-то ты добрый сегодня.
- Это плохо?
- Непривычно. Кстати, я что-то пропустил – к чему было это «с осенью»?
Тибальт слабо улыбнулся.
- Ты не поймешь. Я и сам-то не понимаю.
«Но принимаю», – добавил он про себя, с доброй усмешкой вспомнив оба лица осени.

*с видом "я не я, и лошадь не моя"*

@темы: R&J: Бенволио и другие, графомань, R&J: фанфики